Лес повешенных лисиц

Пердун прекрасно знал, где находится Куопсувара. В 50-е годы он там рубил болванки для шпал. Там он поранил топором левую ногу так, что до сих пор прихрамывал. Порой по пьяни чертова нога отказывала, и тогда он опрокидывался навзничь. За больную ногу пенсию не платили, хотя некоторые здоровые люди получали и пособия, и другие пожизненные дотации. Не удивительно, что иногда Пердун забивал чужого оленя, торговал спиртным и резался в карты в избушке связистов. А то и в тюрьме посиживал, в одиночку разбираясь со своими и общественными взглядами на законный образ жизни.

Но сегодня ему повезло. В санях под оленьими шкурами сидели две очаровательные бабенки. Пердун не торопясь жал на педаль газа, погружаясь в сумрак зимнего вечера. Зачем спешить? Пусть те, кто ждет их в Куопсу, еще подождут. Он решил провести с девицами при свете таежного костра пару деньков. Сам он считал себя еще о-го-го по женской части. Только вот не везло: ни одна женщина так и не заинтересовалась им до такой степени, чтобы выйти замуж. Бабы жаловались, что от него разит водкой, потом и дымом от костра. И что он весь в собачьей шерсти и рыбьих костях. А еще сера в ушах. И пердел он часто и громко. Но когда бабы начинали ругать его за желтые зубы и перхоть, Пердун не выдерживал.

– Не нужны мне ваши письки! – заявлял он.

Но в этот раз лицо было выбрито, а сани просели под иностранками. Вокруг шумела зимняя тайга. Пердун потихоньку ехал в направлении Куопсу, обходя ее по большой дуге с северной стороны. Он вез свой роскошный груз к Сатталомавара, в миле от Куопсу. Там он заглушил снегоход и жестами объяснил удивленным женщинам, что с мотором произошло что-то непонятное.

Пердун для вида пощупал мотор, отсоединил карбюратор, выдул из него на снег бензин. Затем прикрепил его обратно и даже попытался завести двигатель. Но с чего бы он завелся, если зажигание выключено? Саамская шапка «четыре ветра» Пердуна так и взлетала, когда он дергал за стартер, но движок на все потуги хитреца отвечал мертвой тишиной.

Пришлось разводить костер. Женщин пугала темная тайга. Закутавшись, они сидели в санях, прижимаясь друг к другу, а Пердун уже свалил красивую сухую сосну и разжег меж двух бревен сторожевой костер. Из двух елей он смастерил опоры для навеса, сложил из веток крышу и поставил на огонь чайник с водой для кофе. Проводник раскидал по полу душистый лапник и пригласил женщин перебраться поближе к огню.

Небосвод разорвался тысячами звезд, мороз крепчал. Сполохи северного сияния озаряли ночь ночными играми. Где-то на Юха-Вайнан Маа тявкал голодный лис. Это был Пятихатка. Женщин особые звуки тайги пугали. Но Пердун был надежный старикан. Он растирал девушек и там, и сям, чтобы на морозе у них не застыли конечности. Хитрый лапландец засовывал умелые руки под шкуры, все глубже в меховые недра. Скоро он и сам утонул там с головой, сначала возле одной, потом возле другой.

Всю ночь Пердун Витторм кувыркался с девицами. Под навесом было тепло и весело. И каждый раз, когда Пятихатка заводил свою душераздирающую песнь в Юха-Вайнан Маа, открывался Пердуну путь к шведскому счастью. Бывают же на свете женщины: отдаются и даже не бьют, дивился Пердун.

– Вот ведь какие вежливые эти иностранки.

Пердун нежно укутал женщин в оленьи шкуры. Сам же нырнул между ними, чтобы под утро хоть несколько часов вздремнуть после ночных радостей.

Майор Ремес как раз проснулся и вышел во двор. Он прислушивался к голосу Пятихатки, доносившемуся откуда-то с севера. Но бесцветное утреннее небо не открыло Ремесу тайну Пердуна. Небо Лапландии все видит, но безмолвствует.

Майор тяжело вздохнул. Его обуревала такая тоска по женской ласке, что даже курить не хотелось. Последнее время он думал о женщинах чаще, чем о померанцевой настойке.

Господь испытывает, но не бросает.

Глава 25

И на следующий день Пердуну Витторму не удалось завести снегоход. Но он не сильно-то и расстроился, а пошел и подстрелил красивого заледеневшего глухаря. Выпотрошил птицу, ощипал и ополоснул в проруби. Затем напихал в глухаря полтора килограмма лука, четверть кило очень соленого сливочного масла и две горсти клюквы. Под конец загнал под гузку ветку можжевельника – на ней и стал жарить птицу на костре. Пердун крутил тушку, смазывая по всем правилам соленым маслом, чтобы она приобрела красивый золотистый оттенок. Какой аромат! Блюдо выложили на вытесанные из сухостойной сосны дощечки. Женщины разлили в покрытые инеем стаканы белое вино. На десерт выпили кофе, а потом играли в шведские пятнашки.

Лишь на третий день Пердун Витторм завел-таки снегоход и как ни в чем не бывало поехал в Куопсувара. Приезд группы вызвал в избушке удивление и переполох. Ойве Юнтунену пришлось признать, что он все-таки недостаточно глубоко запрятал золото, раз сюда запросто могут нагрянуть туристы. Сначала Наска, потом солдаты, затем полицейский, а теперь вот целый обоз.