– Я, ваше превосходительство, воюю уже двадцать восемь месяцев и не раз смотрел в глаза опасности. Долг свой я всегда исполнял честно, не щадя ни сил, ни крови своей, ни даже самой жизни. Но поступаться своими чувствами, идти на сделку с совестью...
Генерала даже передернуло, точно в грудь ему вонзился клинок. В ястребиных глазах его сверкнул зловещий огонь, казалось, сейчас он испепелит Апостола, набросится на него, сомнет, затопчет сапогами.
– Что? Сделку с совестью?!. Да как вы осмеливаетесь?.. Да за одни такие слова я могу вас отдать под трибунал!.. Вздор!.. Солдат руководствуется приказом командиров, а не чувствами... Совесть – это не ваша забота!.. Совесть для солдата прикрытие трусости! Вы просто трус! Да, да, трус!..
Апостол пытался возразить, но генерал не дал ему и слова вымолвить, он задыхался от гнева:
– Молчать! Ни слова больше!.. Запрещаю! Каждое ваше слово заслуживает пули! И этого труса я сам представил к золотой медали за доблесть! Нечего сказать, удружили!..
Он обжег поручика ледяным презрением, отвернулся, пробормотав какое-то немецкое ругательство, и стал нервно теребить бровь своей унизанной перстнями, пухлой дамской ручкой.
У Апостола ни одни мускул на лице не дрогнул. Как ни странно, чем больше бушевал генерал, тем уверенней и спокойней держался Апостол. Когда ему показалось, что генерал несколько поостыл, он как ни в чем не бывало продолжил:
– Ваше превосходительство, я никогда не стал бы к вам обращаться, если бы не надеялся, что найду в вашей душе отклик и понимание... Обращаюсь к вам как человек к человеку...
Генерал, что-то ворча себе под нос, стоял отвернувшись у окна. Слова Апостола опять вывели его из себя, он обернулся.
– Я не признаю такого рода просьб и не разговариваю с подобными офицерами... Ясно?.. – уже более спокойно добавил он. – Я и так слишком много времени вам уделил... Неблагодарный!..
Ястребиные глаза снова исторгли презрение, он горделиво уселся за стол и стал шумно ворошить и перекладывать с места на место бумаги. Болога, помедлив мгновение, козырнул, повернулся, прищелкнув каблуками, и размеренным шагом направился к двери. Генерал с любопытством проводил его взглядом и, как только поручик вышел, яростно стукнул по столу кулаком. Удар пришелся как раз по карте, испещренной тысячью линий и значков. Этот странный жест до смерти напугал вошедшего с докладом адъютанта, он хотел тихо ретироваться.
– Поручика Бологу взять под строжайшее наблюдение, – искоса взглянув на него, прошипел генерал. – Строжайшее! Ничуть не удивлюсь, если он вздумает перебежать на сторону врага... Ну и солдаты! Ну и армия!
Адъютант осторожно приблизился к столу, молча положил на него какой-то пакет и, повернувшись на цыпочках, направился к двери, боясь, как бы генерал не обрушился на него.
Апостол вышел во двор, спустился с крыльца и осмотрелся. Все здесь было ему знакомо. Дощатый забор окружал с трех сторон огромный двор, и лишь со стороны улицы тянулась каменная ограда с широкими, распахнутыми настежь воротами. В глубине двора у большого амбара стояло несколько возов и открытый автомобиль, тот самый, на котором Апостол приехал сюда. Большой каменный дом под черепицей, размером с добрую казарму, был весь выщерблен пулями и осколками снарядов, а перед ним, прочно вцепившись корнями в землю, росло пораненное войной дерево, и в его листве весело гомонили воробьи... По небу струилась нежная тихая голубизна. Неяркое солнце смотрело на мир взглядом смешливого деревенского простачка, у которого вокруг глаз разбегаются тысячи мельчайших морщинок. Земля, согретая его скупым теплом, омытая вечерней росой, пробуждала в сердце радость и надежду... Апостол стоял, подставив лицо солнцу и впитывая его ласковый свет. На душе было так хорошо и легко, словно он выплакался вдрызг. Сомнения оставили его, теперь он твердо знал, что ему делать. Мысли следовали одна за другой, как бусинки, и он мог их нанизывать на ниточку, как нанизывают настоящие бусинки...
Выйдя со двора, он увидел возле столовой машину с провиантом, готовящуюся ехать на передовую. Не раздумывая, он влез в нее и уселся на какой-то ящик. Ему хотелось как можно скорей добраться к себе на батарею...
10
Уже смеркалось, когда он вернулся в свой дивизион и решил заглянуть на командный пункт к Клапке. В просторном блиндаже капитан был один, он сидел за столиком и писал письмо домой. Появление Апостола его обрадовало, он вскочил с места, бросился ему навстречу, протягивая обе руки.
– Поздравляю, поздравляю, дружище!.. От всей души, ей-богу!..
– Интересно, с чем же это ты меня поздравляешь, капитан? – горестно усмехнувшись, спросил Апостол. – Разве что с новой медяшкой за доблесть?
– За доблесть! Именно за доблесть, проявленную в разговоре с генералом. Ты вел себя выше всех похвал! – одобрительно сказал капитан.
– Так! Любопытно! – удивился Апостол. – Оперативно сработано!