Лес повешенных

Как ни странно, Апостол нехотя расставался со своим уединением. Он возвращался на батарею, протискиваясь за спинами солдат, уснувших в обнимку с винтовками, перешагивая через улегшихся прямо на сырую землю. И, возвращаясь по извилистым траншеям, в самом конце первого окопа лицом к лицу столкнулся с капитаном Червенко.

– Из-за тебя сон потерял, Болога! – с горечью признался русин. – Что ж ты наделал? Зачем раздолбал прожектор, а? Убийца света! Понимаешь, кто ты? Убийца света!

– Разве там свет? – парировал Апостол и, указав на грудь, сказал: – Свет вот он где!..

– Может, и твоя правда, – согласился капитан. – Свет и страдание... А еще целый мир... Все покоится тут... – грустно проговорил Червенко, и глаза у него просияли.

Апостол, пригнувшись, перебежал открытую местность и снова по зигзагообразным окопам протискивался к своей батарее. В душе у него была вера и покой, будто он окунулся с головой в реку добродетели.

9

В полдень он все еще спал, и разбудил его резкий телефонный звонок. Апостол с таким испугом вскочил на ноги, будто на него рушился потолок. Спросонья он не сразу понял, в чем дело. Телефон надрывался, и Апостол наконец сообразил снять трубку.

– Алло, Болога? – узнал он барственный и развязный тон штабного адьютанта. – Это ты? Полковник срочно велел тебе отправляться к его превосходительству... Генерал желает тебя видеть! Не мешкай, беги! Только поначалу загляни к нам, полковник да и я тоже желаем тебя поздравить... Молодчага! Можно сказать, спас честь девизии! Полковник говорит: «Четвертая медаль ему обеспечена!» Повезло тебе! В рубашке родился!..

Час спустя Апостол трясся и автомобиле штабного офицера, встреченного у полковника. Узнав в чем дело, капитан предложил Бологе подвезти его, сказав, что и сам направляется в штаб. По дороге он громко выражал восторг, говорил, что несомненно за прожектор полагается медаль, потом добавил, что это не только его мнение, но и полковника, да и многих других офицеров штаба, потому что этот прожектор был у всех бельмом на глазу. Апостол помалкивал. На груди у него и так поблескивали три медали за доблесть. Он вспомнил, как мечтал о первой. Каким жалким, ничтожным и заурядным чувствовал он себя, пока не получил ее. Ему казалось, что он один обойден наградой, и переживал это как тяжкое бесчестье. Чего он только не делал, чтобы заслужить ее, – подставлял лоб под пули, рисковал головой. И когда полковник перед всем строем приколол ему эту первую медаль, он был на седьмом небе от счастья, будто его произвели в фельдмаршалы... Отныне он мог считать себя настоящим солдатом, мог смотреть своим боевым товарищам в глаза, имел право жить на этой земле...

В штабном дворе Апостолу неожиданно встретился поручик Гросс, ему как инженеру-саперу часто приходилось бывать в штабе.

– Привет, философ! – насмешливо поздоровался с ним Гросс. – Что? Прибыл за очередной медяшкой? Сколько ты ради нее человеческих жизней ухлопал?

– Слушай, Гросс! – задетый за живое, резко оборвал его Апостол. – Можно подумать, что ты ангел во плоти! Ты, что ли, не выполняешь своего долга?

– Долг я выполняю, а долги возвращаю, – усмехнулся в ответ Гросс. – Но у нас с тобой разные задачи. Моя задача спасать людей, а твоя их уничтожать! Я строитель, а ты варвар, разрушитель!.. И уж что касается рвения выслужиться...

– Послушай тебя, так ты прямо-таки пацифист. Жаль, что и у

тебя слова с делами расходятся, – успокоившись и стараясь попасть в тон Гроссу, сказал Апостол. – На словах мы все миротворцы...

– Ну-ну! Погляжу я на тебя, как ты отличишься на румынском фронте через недельку! – прервал его веселье Гросс. – Что ты тогда заноешь?

– Я просто запишусь в другой хор! – резко оборвал Апостол.

Гросс хотел было спросить, каким образом Апостол собирается это сделать, но тут на крыльце появился важный и сановитый фельдфебель, служивший при штабе.

– Господин поручик, его превосходительство ждет вас! – торжественно возвестил он. – Прошу!

Маленький упитанный генерал Карг с грозно торчащими под носом усами и грубыми, резкими чертами лица, пронзительным, ястребиным взглядом воззрился на вытянувшегося перед ним поручика Апостола Бологу, сверкнув глазами из-под густых и мохнатых бровей. Он как бы нехотя поднялся из-за стола, заваленного бумагами и картами, и пошел навстречу Бологе. Апостол почему-то всегда робел при встрече с генералом Каргом. Сколько он себе ни внушал, что бояться ему нечего, какой-то безотчетный страх овладевал всем его существом, как только он приближался к двери его кабинета. Вот и сейчас он вел себя, как напроказивший школяр перед классным наставником, а не офицер, отличившийся в бою и ожидавший высокой награды...

Генерал тряхнул головой, как бы желая сбросить с лица мрачное выражение, и ему это в самом деле удалось, но улыбнулся он такой жуткой и неестественной улыбкой, что Апостолу стало не по себе.

– Поздравляю! Поздравляю, Болога... Молодец! Отличился! Я решил лично тебя поздравить, непременно лично, ты заслужил!..