Лес пропавших дев

Я ждала. В глубине души я надеялась, что судья Хон немедленно пригласит меня войти. «Юная госпожа ждет на улице в грязи? Конечно, я приму ее, бедная девочка!» Однако ничего не происходило. Ночь окутывала меня тишиной и безразличием.

Я ждала так долго, что не ощущала больше ни боли в ногах, ни холода… только крошечные муравьиные ножки на коже. Яд все еще не выветрился до конца, и я по-прежнему чувствовала, как невидимые насекомые бегают по мне вверх-вниз. Мне захотелось почесаться, но я сдержалась. Если судья выглянет в окно, он увидит молодую женщину, аккуратно сложившую руки на коленях, и поймет, что я непоколебима в своем намерении получить аудиенцию. Тогда, может быть, он уступит моей просьбе.

Тут я почувствовала, как невидимый муравей прополз по щеке и скользнул под воротник. Я зажмурилась и стиснула зубы. Когда эти проклятые муравьи оставят меня в покое?

Внезапно я вспомнила слова Исыл. Отец жаловался, что в его комнате полно насекомых, что странный зуд мучил его всю ночь.

«Я выдержу, я выдержу», – шептала я из последних сил, сжимая кулаки так крепко, что казалось, будто костяшки пальцев сейчас треснут.

Темное небо постепенно светлело, окрашивалось в светло-серый оттенок, и ждать становилось все легче. Не знаю, с чем это было связано – с последствиями яда или огромной усталостью – но я перестала чувствовать собственное тело. У меня будто бы больше не было ни рук, ни ног, ни глаз, ни рта. Я как будто превратилась в старое неподвижное дерево, приросла к земле корнями. Я бы прождала у двери несколько дней, если бы пришлось. У меня не было другого выбора.

Дверь медленно открылась, и в проеме появился слуга.

– Заходите, судья примет вас, – сказал он.

Я попыталась встать. Колени сильно болели, ноги не слушались. В конце концов, мне удалось подняться, и я, пошатываясь, взошла по ступенькам на террасу, огибавшую длинный дом.

Судья сидел на полу у низенького столика, на котором стояли керамическая бутылка вина и чаша. В комнате витал тяжелый запах спиртного: видимо, судья пил несколько часов подряд. Он даже не поднял на меня глаза.

– Садитесь.

Я повиновалась, юбка вздулась вокруг меня, как выпачканный в грязи цветок. Вот он, этот суровый человек, с которым я впервые встретилась на корабле. На него мне жаловались жители деревни, им так восхищался когда-то отец.

– Что вы от меня хотите? – судья взглянул на меня. Его маска безразличия дала трещину, и я увидела призрака, притаившегося за ней. – Говорите, пока свечи не догорят, дольше слушать я не стану.

Я молчала, не зная, с чего начать. Мне столько всего хотелось обсудить с ним. Например, то, что отца отравили. Что я не представляю, стоит ли судье доверять. Что я хочу знать, с чем я столкнулась. Но вместо этого я почему-то заговорила о нашей встрече на корабле:

– Когда мы впервые встретились, вы сказали, что девушки постоянно пропадают, что они просто сбегают с возлюбленными. Вы и сейчас так думаете?

– Значит, это вы тогда разговаривали со мной? Не мальчик, а розовощекая девчонка. – Он взглянул на мою косу и шелковое платье. – Вы-то ведь сбежали из дома, госпожа Мин. Уверяю вас, и у других нашлись причины сделать то же самое.

– Тринадцать девушек не могли одновременно сбежать, господин судья. Их похитили.

Судья не шевельнулся. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни следа раскаяния в его глазах.

– Ну, – тихо произнес он, – что тут скажешь. Во мнениях мы не сходимся.

– Одна девушка, ее звали Хёнок, погибла, когда пыталась убежать от похитителя.

– Она упала с обрыва. Возможно, бежала за своим любовником.

– Ей было всего четырнадцать.

– Крестьянки рано взрослеют.

Свеча моргнула, ее огонек стал чуть тоньше и тусклее.

О чем можно было попросить этого равнодушного человека? Ему плевать на крестьянок, но и меня они раньше не сильно заботили. Я ведь приехала на Чеджу только ради отца и расспрашивала о пропавших девушках, потому что надеялась выйти, таким образом, на его след. Но потом меня тронул взгляд Исыл. В нем светилась боль, та самая боль, которую я ощутила, когда капитан Ки сказал мне впервые: «Ваш отец вряд ли вернется домой, Мин Хвани».

– Вы когда-нибудь теряли близкого человека? – спросила я.

Тень скользнула по лицу судьи, но глаза остались пустыми.

– Каждый в моем возрасте теряет кого-то близкого. Такова жизнь.

Невозможно было пробить эту стену равнодушия. Я осмелилась внимательно разглядеть судью Хона. Темные мешки под глазами, бледная кожа, опущенные уголки губ… Его явно мучает бессонница.

– Вас что-то тревожит, господин судья? – спросила я, вспомнив слух, что когда-то он посылал за шаманкой Ногён, чтобы она избавила его от ночных кошмаров.

Но судья даже не шевельнулся в ответ, и тогда я спросила:

– Пропавшие и погибшие девушки приходят к вам во сне? Просят о помощи?

Он вздрогнул и потянулся за чашей рисового вина. Отпил из нее немного и сказал:

– Вы много себе позволяете, юная госпожа.

– Что ж, мне нечего терять, – ответила я. – У меня нет ни матери, ни отца. У меня никого нет.