Лес шуметь не перестал...

Выборы нового председателя были отмечены любителями выпивки. Кто-то предложил собрать складчину и пойти к Самойловне, у которой всегда можно было найти самогон. А коллективная выпивка завершилась неожиданной свадьбой. Кузнец Петр был вдовцом и жил у себя в кузнице. Самойловна давно имела на него виды. Потеряв надежду выдать замуж дочь, она была не прочь сама испробовать счастья. Кузнец Петр — тихий человек. Похоронив в голодный год жену и маленькую дочь, он жил бобылем. Сам не решался к кому-либо посвататься. А тут выпил как следует, кто-то пошутил, что неплохо бы ему пойти к Самойловне в зятья, шутку подхватили другие, поддержала и сама Самойловна. Кузнец принял это всерьез и остался у нее. Здесь было куда лучше, чем в грязной кузнице.

2

Степан Гарузов готовился к весне. Он перетащил со двора соху и борону с деревянными зубьями и перед широкой дверью, сплетенной из ивовых прутьев, заменявшей ворота, расположился приводить их в порядок. Пахота еще не скоро, но у хорошего хозяина, думал Степан, все должно быть подготовлено заранее. Он раза два-три обошел вокруг рассохшейся сохи, почесал в затылке и отправился за топором. Надо было заменить оглоблю сохи. Одна еще хороша, но вторая совсем обветшала и может сломаться. Пахоты же у Степана много: надел на семь душ. Поэтому надо, чтобы вся сбруя была надежная, в порядке. «Железные зубья бы купить», — думал он, проходя мимо бороны. Он теперь считал себя настоящим хозяином. В небольшом дворике, обнесенном плетеной изгородью, гуляла довольно сытая и крепкая на вид чалая лошадка. Под небольшим, низким навесом стояла молодая пестрая коровка. В избе неистово мычал теленок. Все это по сравнению с тем, что у него было года два-три назад, уже настоящее богатство. С радостью чувствовал Степан, как у него понемногу расправляются плечи. Давнишние мечты его становятся действительностью. Ребятишки теперь с молоком, а к пасхе у них есть обновка. Зимой Степан был в извозе — возил от лесничества на станцию лес, немного подработал денег, и Матрена в кооперативной лавке купила на рубашки синего сатина, а себе — красного на рукава.

«Чудно, как меняется жизнь, — думал Степан, обтесывая толстую жердь на оглоблю. — Кажись, давно ли я ходил под окнами крепких жителей, вымаливая то взаймы, то в отработку, а теперь вот сам хозяин…» И началось все это с того, что однажды Совет дал ему семена, затем Захар помог купить лошадь.

Время было теплое, на завалинку, на солнцепек со двора вылезли куры. С краев крыши падала капель. Тропинка, идущая от дороги ко двору, почернела.

Степан и не заметил, как время подошло к обеду. На дороге показался Пахом. Проходя мимо брата, он остановился:

— Что это обтесываешь?

— Оглоблю у сохи надо сменить.

— Пустым делом занимаешься, время эту соху куда-нибудь в овраг столкнуть.

— Говоришь, Пахом, и сам не знаешь чего, — с досадой отозвался Степан и опять склонился к работе.

— В кооператив привезли плуги, я просил один оставить для тебя. Возьмешь?

— Плуги, говоришь? — выпрямился Степан. — Они, наверно, дорого стоят.

— Деньги не сразу — в рассрочку.

— Да ведь плуг не подойдет для нашей земли, — начал было Степан, но Пахом сердито оборвал его:

— Что ты каждое новое дело встречаешь с таким упрямством? По-твоему, эта деревяшка лучше подходит для наших земель?

Пахом со злостью толкнул ногой соху, воткнутую сошниками в снег. Соха качнулась и повалилась. Степан бросил топор и нагнулся поднять соху.

— Знаем мы эти плуги… — сказал он.

— Ничего не знаешь! — сердился Пахом.

— Пусть сначала кто-нибудь купит, посмотрим, как, а потом можно и нам попробовать, — продолжал Степан, возясь с сохой.

Пахом с досадой махнул рукой и хотел идти в избу, но вернулся и сказал настойчиво:

— А плуг-то все же возьмешь, не то я на себе его приволоку.

Из плетневых ворот показалась Матрена и прислушалась к разговору мужчин, очень похожему на ссору. Она заметила, что с некоторых пор между братьями начались нелады. Пререкания возникали по любому поводу. И ни один не уступал. Матрена не всегда понимала мужа. Пахом стал внушать ей беспричинный страх, и это началось с того, как он грубо, против желания матери и ее, выбросил из угла икону и ударом о камень перед дверью разбил ее вдребезги.

— И чего вы не поделили? — с досадой сказала она.

— На-ка, отнеси щепки домой, — обратился к ней Степан.

Он был смиренно спокоен и на едкие слова брата или не отвечал, или отзывался незначительными замечаниями.

Вскоре все вошли в избу. Матрена стала собирать на стол. Первый год Гарузовы ели хлеб чистый, без примесей. Степан нарезал от каравая ломтей, а со стола крошки собрал на ладонь и высыпал в рот. Пахом не удержался, чтобы не заметить:

— Ты теперь как Иван Дурнов. Это он так подбирает крошки со стола, чтобы их не выкинуть в лохань.

— Оттого у Дурнова и полно всего, что каждую крошку собирает, — ответил Степан.

На печи закашлялась старуха мать.

— Мне сюда, Матрена, подай, — сказала она и обратилась к Пахому: — У Лабыря, говорят, сын из города приехал. Поспросил бы у него, как там живет наш Захар.