Лес шуметь не перестал...

Провожая кума и куму, Елена прошла во двор, на заднее крыльцо. Ей не хотелось возвращаться в дом, где оставались те трое, и слушать их пьяную болтовню. Легкая апрельская прохлада приятно освежала захмелевшую голову. Елена хотела выйти в сад, но ее взгляд невольно задержался на Захаре. Окончив работу, он по пояс голый стоял к ней спиной у колодца и умывался. Она плотнее прикрыла за собой дверь, сеней и прислонилась плечом к косяку. Весеннее солнце яркими блестками играло на мокром, еще не успевшем загореть теле Захара, переливаясь радугами в мелких брызгах, летящих от него в стороны. Елена видела, как от легких движений мускулистых рук ритмично ходили на его спине широкие лопатки, и невольно вспоминала тело мужа, рыхлое, с рыжими жиденькими волосками и с отвисшим животом. Она скрестила на груди горячие руки, крепко прижимая их к себе, словно боясь, что они увлекут ее туда, к колодцу, увлекут, чтобы потрогать эти узлы мускулов и крепко стиснуть не испещренную морщинами шею молодого парня. Елена отвела в сторону глаза, чтобы избавиться от этого внезапного желания. Под навесом у конюшни стояла пара гнедых. Лошади скрестили свои длинные шеи и, шевеля чуткими ушами, похрапывая, теребили губами друг другу холки. Возле лошади терся жеребеночек с коротким волнистым хвостом.

Захар кончил умываться и пошел под навес, где лежали его рубашка и полотенце. Елене вдруг захотелось, чтобы он обернулся, она крикнула:

— Ты что же не идешь обедать?

Он повернул к ней раскрасневшееся от холодной воды лицо. В ее голосе, в блеске ее голубых глаз он уловил что-то новое, доселе незнакомое. Захар смутился и, не найдя, что ответить, бросил:

— У вас гости…

— Да что они тебе, иди обедай.

Елена торопливо сошла с крыльца и через задние ворота вышла в сад.

В саду было тихо, и только еле уловимый, но еще довольно свежий ветерок шептался с голыми ветвями яблонь, вишневых кустов и слив, усыпанных горошинами набухших почек. Еще день-два, и эти ветви покроются светлой клейкой зеленью. Елена подобрала подол длинного сарафана и прошла сквозь кусты смородины и крыжовника в густые заросли черемухи, где была вкопана небольшая скамеечка. Она опустилась на нее, закутала плечи в шаль и сосредоточенно притихла, вслушиваясь в шорохи пробудившегося сада. У ее ног хлопотливо сновали муравьи, переваливаясь через сухие былинки. На солнечной стороне толстой ножки скамейки ярко-красным пятном скучилось целое семейство божьих коровок. Она невольно остановила на них свой взгляд. Вот одна пара отделилась от общей кучи и медленно поползла вверх, вот другая сорвалась с ножки скамейки и покатилась на землю, к муравьям. Под теплыми, ласковыми лучами весеннего солнца в каждой козявке, в каждой былинке просыпалась великая сила жизни, ни с чем не сравнимая, неукротимая.

Елена вдруг почувствовала, что ей грустно. Она долго оставалась в саду, не замечая ни времени, ни прохлады вечера. Наконец, поеживаясь и плотнее натягивая концы шали, встала. Солнце уже село, сизый прозрачный туман легким дымком обволакивал сады и огороды. Елена отломила несколько веточек еще не распустившейся черемухи и пошла домой.

3

Кондратий, провожая пьяного Стропилкина, предложил отвезти его прямо в Явлей.

— Нет, в таком виде в Явлей нельзя, — запротестовал тот, качаясь на длинных ногах, точно подбитый журавль. — В Явлее начальство, а начальство — оно того… заставит кудахтать…

Они вышли на середину улицы.

— Куда же тебя? Может, у меня переночуешь? — спросил его Кондратий.

— Что? — многозначительно сказал Стропилкин, силясь остановить на нем мутный взгляд. — Чтобы я, да при исполнении служебных обязанностей, ночевал у кулака? Никогда! Ты у меня и думать не смей об этом! Подавай мне председателя сельского Совета!..

Он вырвал из рук Салдина свою руку и, пошатнувшись, как жердь, повалился на дорогу. Сидевшие поблизости на бревнах молодые парни и девушки громко засмеялись. Салдин помог ему встать. Отряхнул от пыли его гимнастерку и брюки.

— Вы что же это, над представителем власти гоготать?!

Стропилкин направился было к молодежи, но Кондратий удержал его, уговаривая:

— Чего с глупых возьмете, Прокоп Мироныч? Разбегутся сейчас, и все тут. Никого не поймаете.

Останавливаясь и падая, они наконец добрались до избы председателя Найманского сельсовета Максима Андреевича Чиндянова. Тот встретил их на крыльце. Это был мужик лет под пятьдесят, с широкой бородой с проседью.

— Где ж ты его подобрал? — спросил председатель, слегка приподнимая на голове высокий синий картуз с маленьким козырьком.

— У меня был. Дочкины именины справляли, ну и зашел…

— Что?! — вдруг встрепенулся Стропилкин, словно его подтолкнули сзади; он уже успел примоститься на ступеньках крыльца, привалясь к ним и запрокинув голову.

— Как же, Прокоп Мироныч… — начал было Кондратий, но Чиндянов прервал его:

— Иди подсоби.

Они взяли Стропилкина за руки и за ноги, поволокли в избу и уложили на конике.

— Человек меры своей не знаете — сказал Чиндянов, когда они опять вышли на крыльцо.

— Считай, один целую бутыль выхлестал.

— Вот и разобрало его…