Лес шуметь не перестал...

— Может, у вас там с ней свои какие расчеты? Так ты скажи, я прощу тебе. Это бывает между молодыми: ты уже в летах, мужик, что называется, и она который год без мужа живет…

Захар было возмутился, но Кондратий говорил просто, без насмешки, как о чем-то обыденном. Захару и в голову не могло прийти, что его помощь может быть так истолкована.

— О каких расчетах говоришь? — сказал он, сдерживаясь. — Как же ты мог это подумать? Она жена моего двоюродного брата.

— Это ничего, что жена брата, это бывает.

Кондратий тихо хихикнул в рыжую бороду и, заглядывая Захару в глаза, подумал про себя: «Эх, какой ты еще зеленый, братец…»

— Ну, коли других расчетов нет, стало быть, следует с нее получить, — сказал он вслух.

— Когда будете рассчитываться со мной, удержите, сколько там полагается, а к ней не ходите — вот наш уговор.

— Эх-хе-хе! Не в меру ты добр. Только эта доброта при твоем положении ни к чему. Ну, иди, зови Лабыря.

В доме пахло жареным луком. Старуха Матрена пронесла в горницу дымящуюся солянку. Кондратий над шайкой сполоснул руки и вошел в дом.

— Могли бы и в задней избе позавтракать, — проговорил он.

— Там не убрано, — ответила вместо свекрови Елена.

Она сидела у переднего окна и, взяв в колени дочь, заплетала ей волосы в две косички.

Окинув взглядом нарядную жену, Кондратий подумал: «С чего это она как на праздник?»

Елена сегодня была особенно внимательной. Проводив Надю на улицу, она сама пригласила мужа за стол и села рядом. Кондратий по опыту знал, что за этим последует какая-нибудь просьба. К концу завтрака она заговорила:

— Мне бы к матери съездить, давно не была у нее, проведать надо.

— В город? — удивился Кондратий.

Поездка была явно не ко времени: начинался ремонт чески, да и весенний сев требовал его присутствия в хозяйстве. А поедешь в город — потеряешь неделю. Но, чтобы не обидеть жену, ответил:

— Что ж, поехать можно, только мне вот очень некогда. Может, когда попозднее…

— Тебе всегда некогда, — возразила Елена. — Из-за каждого пустяка готов лишить меня удовольствия. И так ничего не вижу.

— Ну вот, ты уже и сердишься. Я же тебе не отказал. Вот только время неподходящее.

Елена незаметно метнула на него лукавый взгляд:

— Что ж, коли некогда, не езжай со мной.

— А как же ты?

— Захар отвезет и вернется.

Ее щеки слегка зарделись, в глазах заиграли веселые огоньки. Но Кондратий торопился кончить завтрак и ничего не заметил.

— И вправду, — обрадовался он. — Как же я сам не догадался? Поезжай с Захаром, а послезавтра он вернется. Не много потеряем. И Надюшу захвати с собой. Пусть бабушка увидит, как она выросла.

— Зачем же Надю тащить в такую даль?

— Ну, делай как хочешь, — согласился Кондратий. Елена выплыла из-за стола и сразу же стала собираться в дорогу.

— Там Гостянтин Лабырь тебя спрашивает, — сообщила старуха Матрена, входя в горницу.

Кондратий заторопился.

— Засиделся я тут с тобой, — сказал он недовольно. — Так ты когда выедешь? Я до вечера задержусь, наверно, не застану тебя. Очень долго-то не гости, матери здесь одной тяжело будет.

— Дуняшку Самойловны пусть позовет.

— А куда она? — спросила Матрена, поглядывая на сына и сноху.

— В город, к матери, — ответил Кондратий.

— Знаю, зачем ты едешь в город, тебе не мать нужна, — проговорила старуха, когда они остались одни. — Твоя поганая плоть тебе покою не дает.

— Ты мне покою не даешь! Замолчи, а то вот запхну тебе в рот сарафан, может, задохнешься. Надоели вы мне все!..

Елена шагнула к свекрови и бросила ей в лицо сарафан, который вынула из сундука. Багровая, с трясущимися от злости руками старуха Матрена попятилась к двери.

— Чего же ты ко мне пристала, старая карга? Что я тебе плохого сделала? Ты вот колдуешь — я не вмешиваюсь, и ко мне не лезь! — продолжала Елена более спокойно.

— Слышала я, как ты умасливала мужа, чтобы он тебя отпустил одну.

— Ну и что из этого?

Елена опять шагнула к свекрови. Старуха съежилась и притихла. Ее крупная, оплывшая фигура словно уменьшилась, плечи опустились, руки с набухшими фиолетовыми венами беспомощно повисли вдоль тела. Тяжелые веки с реденькими рыжеватыми ресницами часто замигали, словно она собралась заплакать. Подобрав с пола сарафан, Елена повернулась к большому железом кованному сундуку. А старуха выкатилась из горницы.

2

Дорогу еще не успели как следует укатать, и тарантас подпрыгивал на комках засохшей грязи. Перевалив за Ветьке-гору, лошадь пошла веселее. По обеим сторонам дороги тянулись поля. Слева они кончались лесом, а справа уходили вдаль, к присурским пойменным лугам. Там, за Сурой, сизоватой дымкой обозначались невысокие горы, поросшие сосняком и ельником. На полях было еще пусто и голо, и только кое-где виднелись одинокие пахари. По обочине дороги тянулась зеленая лента веселой травки, пестревшей ранними желтоголовыми одуванчиками. В бездонной синеве неба звенели жаворонки. Легкий ветер доносил пряный запах прелой земли и острый, горьковатый — прошлогодней сухой полыни.