Лес шуметь не перестал...

— Нечего мне тебе дать, милый, — ответила она. — Потерпи как-нибудь, утром я вам с Мишкой крахмальных лепешек напеку.

— Иди сюда, — позвал его Захар, вытаскивая из кармана ломоть хлеба. — Пришлось для тебя разорить Салдина на один кусок.

Митька схватил, ломоть и торопливо стал жевать.

— Ты и Мишке отломи немного, — сказала мать.

— Ешь один, Мишка со мной каши наелся, — заметил Захар.

— Да он уж, никак, прикорнул там возле бабушки-то, — сказал Степан и вздохнул. — Скоро ягоды поспеют: земляника, малина — ребята на подножный корм пойдут.

Наступило тяжелое молчание. Лишь слышно было, как где-то в темноте сопел Митька, жадно уплетая хлеб, да с печи доносился легкий храп задремавшей старухи. В маленькие квадраты окон просвечивало мутное вечернее небо с белесоватыми кромками одиноких облаков, между ними вспыхивали зеленоватыми искорками реденькие звезды.

— Огонь, что ли, вздуй, чего сидим в темноте? — произнес Степан и спросил Захара: — Спать дома будешь?

— Нет, пойду туда, завтра рано вставать.

— Стало быть, мы с тобой ни о чем не договорились. А я, сказать по правде, только на это и надеялся.

— Надо что-нибудь другое придумать, — сказал Захар, уходя.

Посещение дома всегда оставляло в его душе тяжелое чувство. Ему как-то понятнее становилась звериная ненависть его брата Пахома к богатеям села.

Погруженный в свои невеселые мысли, Захар и не заметил, как дошел до церкви, оставалось только свернуть к высоким тополям, тихо шумящим молодыми листьями. Он на минуту задержался у дороги, прислушиваясь к отдаленному говору собравшейся где-то молодежи, вышедшей на гулянку после целого дня тяжелой работы. Захару не хотелось идти туда и спать не хотелось. На улице так хорошо! Вечерняя прохлада была напоена ароматом отцветающих садов. За церковной оградой теснились густые деревья. Темные силуэты раскидистых крон отчетливо выделялись на помутневшем небе, и среди них возвышалась огромная колокольня с черным крестом. Захар невольно залюбовался этой грустной и непонятной красотой. Вспомнилась Дуняша, тот вечер. После ему как-то не удавалось встретить ее. Он медленно двинулся в сторону самойловской избы. «Дуняша, наверно, еще дома, не успела уйти на гулянье, а может, совсем не пошла, — думал Захар, прибавляя шаг. — Надо поговорить насчет лошади. Степан вспашет и им и себе. Зацепился крючок — не отцепить теперь, все равно не отцепить…»

Глава восьмая

В сосновом лесу, в звенящем лесу,

В звенящем лесу — поляна…

(Из эрзянской народной песни)

1

Около месяца провалялся Кондратий Салдин с ушибленной ногой. Привыкший во все вникать сам, он обычно вставал до солнышка и весь день бывал на ногах, обходя свои предприятия и везде прикладывая хозяйские руки. За время болезни он немного похудел, его круглый живот опустился еще ниже, а спина стала сутулее. Вначале он копался в огороде: полол грядки, окучивал, помогал Елене и матери поливать, потом стал появляться на улице, все еще не расставаясь с клюшкой. Сегодня он решил пройтись до пчельника, где не был давно уже. Хотя он и надеялся на пчеловода, человека опытного, знающего свое дело, но считал, что без хозяйского глаза нельзя. Выходя из калитки, Кондратий встретил Наденьку. Узнав, куда идет отец, девочка стала проситься с ним.

— А не устанешь? — спросил Кондратий.

— Вот и не устану: у меня обе ноги здоровые, и хожу без палки.

Через несколько минут Надя уже бежала рядом с отцом, уцепившись за его руку.

Кондратий пошел полем, чтобы взглянуть на посевы. Он пользовался только своим наделом, не занимаясь земельными махинациями, вроде аренды и закупок у безлошадников, как это делали Дурнов и братья Платоновы. Однако у него были две мельницы и он был заинтересован в хорошем урожае. Они шли по заросшей высоким сочным пыреем полевой дорожке, по обеим сторонам которой тянулись длинные узенькие полоски загонов. Среди пырея было много цветов, и Надя, пока шла с отцом до межи, отделявшей яровое поле от озимого, успела нарвать их целую охапку.

Озимые уже начинали желтеть. Кондратий, довольный, медленно шагал по меже, любуясь приметами будущего урожая. Отдохнувшая за прошлый неурожайный год земля обещала щедро наградить пахарей за их труд. Кондратий любовался полными и тяжелыми колосьями, мягко постукивавшими его по отвислому животу, брал их и пропускал меж пальцев. Скоро они совсем отяжелеют, и тогда каждый колосок будет чувствоваться на ладони, как большая серебряная монета.

Межа вскоре привела их к речке. Здесь они увидели рыболовов. Это были Степан Гарузов со своей женой. Они стояли выше колен в воде и вытряхивали из рваного бредня мелкие речные камешки, гнилые корни водяных трав и почерневшие веточки ракитника. Степан, увидев Кондратия, сорвал с головы помятый, мокрый картуз. Без штанов, на тонких ногах, покрытых реденькими волосиками, он походил на цаплю. Матрена одной рукой придерживала бредень, а другой поспешно старалась опустить полы рубахи, заткнутые за пояс.

— Ловится? — спросил Кондратий.