Лес шуметь не перестал...

— Ему нельзя, он комсомольский начальник, — сказал Лабырь. — Вишь, опять готовится на вечернее собрание.

Николай не удостоил ответом ни отца, ни сестру, старательно продолжал колотить молотком по каблуку. Разговор опять вернулся к молотьбе. Решили, что молотить будут вместе, сначала на одном гумне, потом на других, по очереди.

— Садись, Гриша, к столу, — пригласила Пелагея, внося яичницу. — Достань, Агаша, бутылку в кузовке, что висит над твоей постелью.

— Вон куда ты прячешь, а я и не догадался туда взглянуть, — сказал повеселевший Лабырь.

— Тебе, что ли, это, козлиная борода? Я для Гриши.

— Где Гриша, тут и я. А Николаю мы не поднесем, ему надо на собрание идти.

После ужина пришли соседи, зашел и Сергей Андреевич. Лабырь, немного захмелев, опять заговорил об общественных делах.

— Как ты думаешь, зятек, годится на место председателя Совета теперешний Чиндянов или не годится? — спросил он Григория.

— Коли выбрали, стало быть, считается, что годится, — отозвался тот.

— Нет, ты без шуток, я тебя серьезно спрашиваю.

— По-моему, не годится, — сказал Сергей Андреевич.

— Так зачем же он сидит в Совете? — крякнул Лабырь.

— Местечко теплое, вот и сидит, — ответил Филипп.

— Я же не шучу, а дело спрашиваю, — обиделся Лабырь.

— А почему думаешь, что Филипп Алексеич шутит? — заметил Григорий. — На кого жалуешься? Сами выбирали.

Слова Григория несколько озадачили Лабыря, он не, нашелся, что ответить.

— Надо, чтобы во время выборов на сходке не было Салдиных, Дурновых и им подобных, тогда Чиндянов не пройдет в Совет, — сказал Григорий.

Пелагея от шума ушла к соседям, Агаша — на вечернюю улицу. Табачный дым наполнил небольшую избу Лабыря. Подошли еще мужики. Зашел и Дракин Василий со своей собакой, узнав, что здесь находится Григорий. Разговор оживился. Говорили о том, что Салдин и прочие лавочники народу намозолили глаза, что слишком большую дали им волю: Дурнов землю на кабальных условиях арендует, Платоновы вон какую мастерскую открыли, весь город стульями снабжают.

Кто-то сказал:

— Стропилкин говорит, что это дело ненадолго, только приказа ждут из Москвы, чтобы, значит, начать шерстить всю эту братию.

— Во-первых, Стропилкин врет, — сказал Григорий. — Такого приказа из Москвы не будет.

— Как не будет?

— Выходит, опять они хозяевами станут?

— Непонятно это…

— Земля снова к ним может перейти, хлеб у них, торгуют они. А мы что, как ходили в лаптях, так и будем ходить, — прозвучал из табачного дыма голос Лабыря.

— Лапти можно заменить сапогами, дело не в них, — сказал Григорий. — Понять же все это не так трудно. Если мы их сейчас перешерстим, как это говорит Стропилкин, что же сами станем делать? Ведь говорите: хлеб у них, торгуют они. Ты вот, Филипп Алексеич, со своим соседом Гостянтином много собрали урожая в этом году?

— У Лабыря, может, до нового урожая хватит, а у меня еле-еле до Нового года, — ответил Филипп.

— А потом что будешь делать?

— Потом — корову на базар.

— Или к Дурнову на поклон, — добавил Дракин.

— Как ни крути, все они на язык попадаются.

— А стране нужен хлеб, много хлеба, — продолжал Григорий. — Так как же быть? Пока что хлеба у вас у самих не хватает, а у Ивана Дурнова, Салдина и Платоновых им полны амбары. Сами они его не съедят, значит — повезут на базар. Вот и пусть они обрабатывают свои поля, выращивают хлеб, он нам нужен. Но власть в наших руках. Когда хлеба будет у нас достаточно, чтобы хватило прокормить и самих себя и рабочий класс, тогда мы по-своему повернем.

— Ну, а если они войдут в силу, тогда что? — спросил Сергей Андреевич.

— Не войдут. К этому расскажу вам один случай. Отец раз из лесу принес вороненка. Рос он у нас, а потом, когда стал побольше, мы ему обрезали крылья, чтобы летать не мог. По земле бегает, как курица, а вверх подняться не может.

Раздался дружный хохот. Многие помнили этого ворона, который бродил по улице, а когда его дразнили ребятишки, кидался на них, словно собака.

— Ты, стало быть, хочешь, чтобы наш брат мужик только по земле ползал, а летать не смел?! — сказал Архип Платонов, обрывая смех. — Чтобы он вечно ковырялся в земле своей сохой?

— Откуда ты это взял, что я хочу, чтобы крестьянин ковырялся сохой? — ответил ему Григорий.

Все притихли, поглядывая то на Григория, то на Архипа. Архип появился как-то незаметно, он сидел близко к двери, выставив из-за спины впереди сидящего мужика скуластое лицо с узенькими глазками.

— Как же тебя понять, коли ты хочешь обрезать землепашцу крылья?

— Смотря какому! — вмешался Василий Дракин, расстегивая пиджак и расправляя широкую грудь, словно собирался помериться силами со своим противником.

— Погоди, Дракин, ты в этом деле ничего не понимаешь, — остановил его Архип и обратился к Григорию: — Мужику нужна воля, воля пахать, поднимать свое хозяйство! Что значит крепкий мужик? Крепкий мужик тот, который день и ночь работает, не жалея сил.

— Э-э, братец, — перебил его Лабырь. — Разве я на своем веку мало работал? Посмотри на мои руки: они все в шрамах и в мозолях.

— Зато ты и пил больше, чем зарабатывал, — возразил Архип.