Лес шуметь не перестал...

Глава четвертая

Четыре брата под одной шапкой.

(Эрзянская загадка)

1

Весь день Кондратий ходил хмурый, раздражительный. Как говорится, встал не с той ноги. Утром был на ческе, которую вот уже целую неделю переделывают на мельницу и никак не могут пустить в ход. У движка нет горючего, так что действует одна ветрянка. А молоть, как нарочно, везут со всех сторон. От неудач Кондратий не знал, куда деваться. Да еще эта кооперация… «Тут что-то не так, — думал он. — Это не похоже на чавлейскую коммуну, коли туда потянулись такие дельные мужики, как Сергей Андреевич». Подобные мысли заставляли его еще ревностнее хлопотать вокруг своего хозяйства, укреплять свои производства. Этим он словно намеревался вызвать на единоборство новую силу — кооперацию.

Вечером к нему заглянул кум. Кондратий вздохнул с облегчением. Но Лаврентий и сам-то искал, с кем отвести душу. Все лето и осень, как только пошли разговоры об организации потребительского общества, Лаврентий ходил словно по иголкам. Уж кого-кого, а Лаврентия организация кооператива коснулась самым острием.

— Сделать они еще почти ничего не сделали, а я уже и во сне вижу эту самую кипирацию, провались она пропадом! — говорил он куму. — Что теперь станем делать?

— Знай торгуй, — отвечал ему Кондратий, стараясь показать, что он к этому относится спокойно.

— Хорошо тебе говорить: торгуй. Поставили бы на Вишкалее парочку мельниц, не так бы запел тогда.

— А ты думаешь, не поставят? Поставят, кум, всего наставят, а нас с тобой загонят в самый что ни на есть узенький промежуток. Вот для моего движка нефти нет, а для них все найдется.

— Как же теперь быть, кум?..

Беседу на минуту прервал пришедший поп Гавриил. Он был одет в теплую, на вате, порыжевшую рясу. Шея была обмотана толстым вязаным шарфом, а голову прикрывала большая войлочная шляпа.

— Когда к двум присоединяется третий, то между ними воцаряется мир и согласие, — зычным голосом, по-русски, почти пропел Гавриил.

Он повесил шляпу, размотал шарф, расстегнул рясу и помотал рукой перед самым носом, точно отгоняя назойливую муху, — помолился.

— Нам незачем воевать, — отозвался Кондратий. — Садись, бачка, не лишний будешь в нашей беседе.

— Насчет кооперации, поди, разговор ведете? Знаю, теперь куда ни сунься — об ней только и говорят. И на молитве одно и то же слышу. Я уж со своей простецкой душой анафеме хотел предать зачинщиков этой самой кооперации, да чуть в каталажку не попал, — сказал Гавриил, опуская свое грузное тело на стул.

— Да как же это, бачка? Я об этом ничего не слышал, — заинтересовался Кондратий.

— Где тебе слышать, коли в церкви не бываешь. А в церковь тебе, Кондратий, надо ходить, вставать впереди и молиться усердно, чтобы все видели, — ответил Гавриил.

— Не пойму, зачем это надо, батюшка, — нехотя проговорил Кондратий. — Моя вера в душе.

— Душу не всякий видит. Учись у Лаврентия Захарыча.

— Да я ни одно воскресенье не пропускаю, если не случится ехать на базар, — отозвался Лаврентий.

— Ты показывай людям, что веришь в бога и молишься не только за свои, но и за ихние грехи, тогда они все за тобой пойдут, — сказал Гавриил Кондратию.

— Показывать-то свою веру некому, старухам нешто да полоумным старикам, — отозвался тот. — Ты и сам-то, бачка, не очень радеешь насчет бога.

— Мы живем в такое время, когда и старухи могут большую пользу принести. Разговор не обо мне, у меня паства еще имеется, ваша вот на убыль идет.

Кондратий грустно мотнул головой.

— Наша кончится — и в твоей немного останется.

Помолчали. Затем Кондратий опять проговорил.

— Все же надо кое-кого перетянуть на нашу сторону.

— Ничем их не заманишь, — отозвался Лаврентий.

— Нет такого человека, которого нельзя было бы заманить. Надо найти его слабинку. Не удастся заманить главного — заманим его товарищей, он тогда один останется. А уж с одним-то легче справиться будет, — говорил Кондратий, взглядывая то на одного, то на другого своего собеседника. — Тоже вот насчет того, чтобы поссорить его с женой: пробовали, да ничего не получилось.

Гавриил некоторое время не вмешивался в разговор кумовьев. Он сидел, развалившись на стуле и разглаживая широкую бороду. Но вот он оторвал руку от бороды и стукнул ею по краю стола, чтобы привлечь к себе внимание.

— Когда в ступе толкут воду, то ничего не натолкут. И вы, друзья мои, так же. Смотрю я на вас и слушаю, целый час болтаете, а ничего путного не сказали, вокруг да около топчетесь. Вы задумали гору соломинкой своротить. Не-е-ет! Вы по ней громом ударьте! — повысил голос Гавриил; от его баса задребезжало стекло в ближайшем окне, а двое его собеседников невольно вздрогнули, словно этот гром разразился над их головами. Они с удивлением уставились на попа, ожидая от него чего-то еще. Но тот сорвался с места и потянулся к своей шляпе. Кривая улыбка скользнула по тонким губам Кондратия, и лиловая родинка с левой стороны носа мелко задрожала.

— Ты что, бачка, уходишь? — спросил он, поднимаясь.

— Ухожу, угощать все равно не собираешься.