Лес шуметь не перестал...

— Магарыч, Сергей Андреич, магарыч от правления требуется. Мы вот все здесь самые что ни на есть кипиративные активисты собрались. Мы ее строили, и все это теперича наше, — говорил он, тыча ему в грудь длинным указательным пальцем, испещренным синеватыми узорами шрамов.

— Да ты и так порядком хватил, какой тебе еще магарыч, — ответил Сергей Андреевич и отошел от него, чтобы отделаться.

— Что я выпил, так это особая статья, но без магарыча дело не пойдет, — не отставал от него Лабырь.

Что без магарыча дело не пойдет, с этим согласились и другие члены общества, вскоре вокруг Сергея Андреевича образовался плотный круг. Однако Сергея Андреевича было не так-то легко уломать. Сам он вина почти не пил, разве только по какому-нибудь поводу, и то ради того, чтобы поддержать компанию.

— Из каких же это средств я вам, мужики, выделю для магарыча? — отговаривался он.

Услышав разговор о магарыче, Цетор задержался и, рассовав свои покупки по карманам зипуна, присоединился к остальным.

— Меньшой Платонов порядком уж наторговал, на все обчество хватит по стаканчику, — сказал он.

— Ты-то куда лезешь, несуразный мужик? Ты же и не член общества, — сказал ему кто-то из пайщиков. Но Цетор не растерялся:

— Хоть сейчас записывай! — решительно заявил он.

— Аа-а, теперь записывай, а где был раньше? Сколько тебя, несуразного, уговаривали?

— Оставьте Цетора, Цетор мужик дурак, тут вот Сергея Андреевича надо уломать…

— Чего здесь долго рядиться! — решительно объявил Лабырь. — Давай вытряхивай кассу в мою шапку, сейчас же сбегаю за водкой!

Все ждали, что скажет Сергей Андреевич, но тот молчал. Тут выступил державшийся в стороне Пахом Гарузов. Быстрым движением губ он передвинул цигарку в самый уголок рта и, прищурившись от дыма, медленно, но решительно заявил:

— Не смейте трогать кассу! Я — ревизионная комиссия и делать это не позволю!

— Зачем же кассу! И вообще, зачем нам бегать куда-то за водкой, коли у нас своя есть? Сам же я вчера из города два воза привез. Сергей Андреич, только моргни меньшому Платонову, он живо перекинет один ящик. Больше-то нам и не потребуется.

— Правильно! — поддержали несколько голосов.

— И водку не трогать! — сказал Пахом. — Вообще ничего не трогать! А ты, если дашь — из своего кармана, — обратился он через голову покупателей к продавцу. — А уж если вы хотите магарыча, так давайте соберем складчину по трешнице с носа. Пойдет?

— Ай да Пахом! Умно сказано! Поддерживаю, вот моя трешница! Кто еще? — выступил на середину Дракин.

Он только что пришел и стоял в стороне, прислушиваясь к разговору пайщиков. Толпа, образовавшаяся во время спора вокруг Сергея Андреевича, услыхав про складчину, начала таять. Оставшиеся шарили по карманам и развязывали узелки, доставая скомканные, засаленные бумажки.

— По трешнице много, рубля по два хватит, — нерешительно сказал Филипп Алексеич, сосед Лабыря, мелочью не добрав до трешницы.

— По два так по два, — согласился Пахом, но Лабырь тут же перебил его:

— Ложкой, что ли, водку делить станете? Что там по два, давай по трешнице!

В шапку Пахома с веселым звоном посыпалась мелочь, полетели помятые рубли и трешницы.

— Только не здесь пить, — распорядился Сергей Андреевич. — А то будем мешать торговле.

Вскоре толпа человек в тридцать с ящиком водки высыпала на улицу.

Лаврентий Захарович из своего окна видел, как мужики с ящиком водки направились к одному из пайщиков, жившему с ним по соседству, и облегченно вздохнул:

— Ну слава богу, если они начали с этого, то через год от этой самой кооперации останутся одни только стены.

Он, довольный, отошел от окна и сел к столу, только сейчас почувствовав, что голоден.

— Давай завтракать, — сказал он жене.

— Какой тебе завтрак, время обедать, — ответила та.

— Ну давай обедать.

— Капираторщики-то пошли выпивать, — заметила Анастасия, накрывая на стол.

— Пусть выпивают, а мы закусим, — ухмыльнулся Лаврентий, борясь с желанием взглянуть в окошко.

Люди все шли и шли, обходя его дом, и ни один человек за все утро не останавливался под его окнами и не звал: «Выйдите в лавку!»

А вечером, когда стемнело и Архип Платонов замкнул тяжелые, окованные железом дубовые двери кооперации, на столбике перед самым крыльцом магазина засветился яркий огонек фонаря. Свет бил прямо в окна Лаврентия, мешая спать. Долго ворочался на своей постели Лаврентий. Ему казалось, что этот противный свет, идущий от кооперации, проникает даже сквозь сомкнутые веки. И до тех пор он не мог успокоиться, пока не завесил окна. Так он теперь стал делать каждую ночь.

4