Лес шуметь не перестал...

— Ты чего это? Крыс пугаешь? — спросил Лаврентий.

Артемий тупо посмотрел на него и ничего не ответил. Немного спустя он сказал:

— Одного проводил, другой пожаловал. Не встретил?

— Кого? — спросил Лаврентий.

— Попа Гавриила. Самогон пить приходил.

На столе стоял большой глиняный кувшин. Возле него была опрокинута небольшая эмалированная кастрюлька, тут же был стакан и разбросанные по столу куски хлеба вперемежку с обглоданными костями.

— На спор пили: кто больше выпьет, — продолжал Артемий, присаживаясь на койке. — Я все же осилил долгогривого…

Но он вдруг осекся и, схватив со стула тарелку, проворно метнул ее вслед за ножкой стула Лаврентий молча наблюдал за ним, не зная, что это значит.

— Они всегда с того угла появляются. Сначала все выглядывают. Вишь, опять!.. Скрылся. Вот так и дразнят меня, а я все воюю с ними, целыми ночами воюю…

Артемий говорил охрипшим, усталым голосом, качая в такт словам головой с копной седых нечесаных волос. Его некогда широкие плечи остро поднимались вверх, как мослы у загнанной лошади. Лаврентий прошел и сел на стул, не переставая напряженно смотреть на хозяина. Тот, несколько успокоившись встал с постели, оглядываясь, прошелся по комнате подсел к столу.

— Садись ближе, — сказал он Лаврентию, наливая из кувшина темную жидкость.

Себе налил в кастрюльку.

— Я никогда не закусываю, — сказал он, заметив, что его гость, взяв стакан в руку, оглядывает стол. — Это Гавриил закусывал.

Лаврентий выпил: самогонка была с кисловатым и горьким привкусом. Он закашлялся и недовольно сплюнул.

— Пьешь такую дрянь. От нее не только поп Гавриил — я не захмелею.

— Она не сразу ударяет в голову, а забирает постепенно. Сам гнал… Говорят — не пей… Что же мне остается еще?.. Тесно, в собственной рубашке тесно…

— Всем тесно, Осипыч.

— Знаю, — заговорил было опять Артемий, но тут же замолчал и съежился. Он напряженно, не мигая, округлившимися глазами смотрел на стакан, стоявший перед Лаврентием, и вдруг стал из стороны в сторону покачивать лохматой головой, приговаривая: — Ать, ать, ать, ать… Ага, попался! — со злобной радостью вскрикнул он и ладонью быстро прикрыл стакан.

— Я, Артемий Осипыч, не пойму, что ты делаешь. Давеча ножкой стула и тарелкой запустил в угол, теперь со стаканом что-то… — недоуменно сказал Лаврентий, следя за выражением лица Артемия, искаженного кривой улыбкой.

— Чего же здесь понимать, ай не видишь — попался…

— Ничего я не вижу, может, таракан залез в стакан?

— Тарак… — тихо произнес Артемий, улыбка на его лице вдруг сменилась выражением недоумения и испуга. — Эх, ни дна ни покрышки! Выскочил. Опять выскочил. Третий раз я его вот так ловлю в стакане, и каждый раз не получается. Стакан, что ли, плохо прикрываю… Сначала все качается на краю стакана, потом падает туда…

Артемий внимательно оглядывал стакан, не снимая с него ладони.

— Ты, Осипыч, может, нездоров? — осторожно спросил Лаврентий, немного отодвинувшись от стола.

— Все мы одной болезнью болеем, — спокойно сказал Артемий и, немного повременив, добавил: — Слышал, дочь у тебя померла. Что же ты не позвал на похороны?

Лаврентий еще подался назад. «Старик не в своем уме», — подумал он, а вслух сказал:

— Бог с тобой, Артемий Осипыч, второй год уж пошел, как я дочь схоронил.

— Да?.. — неуверенно произнес Артемий.

Лаврентию стало жутко. Из темных углов комнаты вдруг повеяло на него промозглым холодком. Ему показалось, что здесь пахнет сыростью свежей могильной ямы. Он даже пошевелил плечами, чтобы отогнать от тела этот неприятный холодок.

А Артемий Осипович уже забыл, о чем только что говорил. Он вдруг спросил:

— Почем была рожь на прошлом базаре?

Лаврентия передернуло от такого неожиданного вопроса. Он не успел собраться с мыслями, как Артемий уже говорил совсем о другом.

— Кондратий недавно заходил. Жалуется все. На кого и зачем жаловаться? Драться, говорит, надо. А чего драться?

— Под одним небом, Осипыч, все равно не уживемся с этой кипирацией, — сказал Лаврентий.

— Как ты сказал?

— С кипирацией, говорю, не уживемся.

— Кип… кипрацией? А что это такое? — Это… — начал было объяснять Лаврентий, но Артемий его остановил.

— Погоди, погоди! — лихорадочно зашептал он и зашарил рукой по столу: — Сиди, не шевелись, я сейчас его отхвачу.

Рука Артемия наткнулась на кастрюльку, из которой он пил, и Лаврентий не успел отклониться в сторону, как эта кастрюля мигом полетела в него.

— Что ты делаешь, Осипыч?! — вскочил Лаврентий.

Артемий махнул рукой и наклонил голову. Лаврентий не знал, что делать: сесть ли обратно или поскорее убраться отсюда, пока цел?

— Всегда вот так, — заговорил Артемий. — Дразнят только, а ни один не попадается. Ты не сердись, это я не тебя хотел…

— Кого же? Ты же в меня кастрюлей запустил.

— Знаешь, ты только никому не говори, я тебе скажу, — шепотом заговорил Артемий. — И не смейся, хоть и чудно получается…

— Какой здесь смех…

— На плече у тебя чертенок сидел, маленький такой, с мыша, ну все как есть: с рогами и с хвостом. Сидел и смеялся, должно быть, надо мной.

— Чего ты говоришь, Артемий Осипыч? — Лаврентий испуганно оглядел плечо, на которое указывал Артемий.