Один за другим в хижину сошлись жители деревни. Каждая женщина направлялась к нарам, ставила рядом с покойным вьетнамскую пиалу, садилась на корточки и, закрывая лицо руками, плакала или делала вид, что плачет, призывая умершего. Потом она начинала причитать нараспев, не обращая внимания на то, как и что пели ее соседки. Эта какофония никоим образом не нарушала мрачного похоронного настроения, царившего в комнате. Утомившись, женщины шли в гостевую, чтобы выкурить трубку и поговорить с другими посетителями. В гостевой все сидели сначала с печальным или спокойным выражением лица, говорили только о покойном и его болезни, вспоминали аналогичные случаи. Но вскоре (особенно после того, как откупорили жертвенный кувшин) все устали от мрачных разговоров и в комнате стал раздаваться смех, хотя плакальщицы не прекращали своего заунывного пения. Отдохнув в гостевой, женщины возвращались к плакальщицам и с тем же пылом, что и раньше, начинали оплакивать умершего. За ночь эта процедура повторялась несколько раз. Наконец уставшие женщины отправлялись домой. На следующий день снова появлялись в доме покойного и оставались там большую часть дня и ночи, чтобы выполнить, согласно обычаю, свои обязанности: до погребения около тела должны неотлучно находиться плакальщицы.
Но, когда принесли тело, большая гостевая была еще почти пуста: шум, который производили ближайшие родственники покойного, не мог разбудить жителей деревни. Только вдова, ее сын и Банг Олень занимались выполнением обрядов.
Первую жертву через десять минут после прихода принес Тоонг-Манг Повар с помощью Банга Оленя. Банг Олень перерезал горло курице, а Тоонг-Манг держал ее за клюв, и кровь с его рук стекала на обнаженную грудь трупа его отца.
Жертву положили справа от покойного.
Если бы Танг-Джиенга принесли в деревню до того, как он испустил последний вздох, ему помазали бы ладонь пивной бардой, смешанной с кровью курицы, чтобы он своими глазами убедился, что для его похорон ничего не жалеют, что все делается как подобает. Одновременно эта жертва предназначается предкам, находящимся в подземных мирах, к которым направляется умерший.
Танг Сутулый умер до совершения обряда, поэтому ему просто помазали кровью жертвы грудь. Это придает приношению дополнительный смысл: считается, что кровавое пятно не исчезает и остается даже в том случае, если покойный возвращается на землю как
Родным надо было позаботиться о жизни покойного в потустороннем мире. У него в ногах, там, где двадцать минут назад возвышался очаг, на несколько тлеющих угольков поставили котелок, в котором прела горсточка очищенного риса, а рядом втиснули котелок поменьше с сырыми овощами. В потустороннем мире угли разгорятся в большой костер, рис и овощи начнут вариться по-настоящему, освещаемые пламенем смоляных палочек (здесь последние не были зажжены). Для полноты картины поставили еще две калебасы: одну с супом, другую с водой. Не забыли также положить у изголовья покойника трубку, кисет с табаком, корень маниоки и украшения для волос.
Тоонг Повар расплавил в обломке чугуна пчелиный воск, пропитал им хлопчатобумажную нить и закрутил ее спиралью. Кончик он зажег и стал водить этой свечой над трупом от головы к ногам, а затем от ног к голове, приговаривая:
Мне объяснили, что свеча должна светить душе умершего, когда она пойдет по дороге, ведущей к душам предков. Всю ночь свеча стояла у изголовья покойного, воткнутая в маленький кувшин без горлышка.