Лес за пределами мира

— Мы можем оставить их, если они согласятся нас отпустить, и вернуться в одну из земель христианского мира.

Уолтер сказал:

— Я вовсе не так уверен, что это лучший выбор из двух возможных, хотя, как кажется, ты придерживаешься иного мнения. Но скажи мне, каково их божество, если они приносят ему в жертву чужестранцев?

— Их божество — женщина, — отвечала она, — Мать народа и племени (так они считают) с тех времен, когда у них еще не было вождей и божеств войны.

— Но ведь прошло столько лет, — сказал он, — разве она обладает бессмертием?

Служанка отвечала:

— Конечно, очень и очень много женщин умерло с той поры; но они выбирают новую женщину, на место умершей, как только могут это сделать, и она становится их Древней Матерью. И должна сказать тебе правду, та, которая лежит сейчас мертвой в зале с колоннами, была последней; и теперь, как ты понимаешь, им нужно новое божество. И мы должны сказать им об этом.

— Ну да! — сказал Уолтер. — Это самое лучшее, что только можно придумать, — придти к ним с руками, красными от крови их божества.

Она улыбнулась и сказала:

— Если я появлюсь к ним с вестью, что это я убила ее, и они будут знать, что это правда, тогда они должны будут сделать меня своим божеством и госпожой.

— Это странно слышать, — сказал Уолтер, — но если они поступают именно так, то что же нам делать, как достичь христианского мира?

Она рассмеялась от радости, ибо знала, он считает ее жизнь неотрывно связанной с его жизнью.

— Милый, — сказала она, — теперь я вижу, что ты желаешь того же, чего желаю я; и все же, в любом случае, нам суждено жить вместе, а не умереть в разлуке, как ты, может быть, о том подумал. Они вовсе не станут препятствовать нашему отъезду, даже если изберут меня своим божеством; они не стремятся к тому, чтобы их божество находилось с ними ежедневно, это не является для них обязательным. Так что не бойся. — Она снова рассмеялась и продолжала: — Интересно, как ты представляешь меня в образе божества? В моем бедном платье, с голыми руками и босыми ногами? Но подожди! Я хорошо представляю себе, как следует поступить, когда придет время. Ты сам это увидишь! А теперь, любимый, не пора ли нам отправляться в путь?

Они поднялись, нашли брод, где вода достигала им всего лишь по колени, переправились на покрытый зеленой травой противоположный берег, поросший немногими деревьями, и направились к видневшимся вдали горам.

Так шли они, пока не достигли подножия холмов, между которыми росли ореховые и плодовые деревья, а трава пестрела множеством прекрасных цветов. Здесь они остановились и утолили голод; Уолтеру удалось подстрелить зайца, а чистый источник бил из-под серого валуна в зарослях, где пели многочисленные птицы.

Когда они насытились и отдохнули, девушка поднялась и сказала:

— Теперь королеве следует приготовить себе одеяние, чтобы и в самом деле походить на божество.

И она принялась за работу, в то время как Уолтер наблюдал за ней; она украсила свою голову венком из самых прекрасных роз; цветы опоясали ее стан и гирляндами спускались к ее ногам; из цветов она сделала некоторое подобие юбки, из них же — некое подобие браслетов на руки, и такими же браслетами украсила ноги. Она сплела венок и для Уолтера, отошла немного в сторону, остановилась, подняла руки к небу и сказала:

— Вот так! Разве не больше похожа я на Богиню Лета, чем если бы была разодета в золото и шелка? Думаю, что и медвежий народ воспримет меня именно так. Идем же, ты увидишь, что все будет хорошо.

Она радостно рассмеялась; но он лишь слегка улыбнулся цветочному наряду своей любимой. Они снова двинулись в путь, и стали подниматься на холмы, и время проходило незаметно в милой беседе; но вот Уолтер взглянул на девушку, улыбнулся и сказал:

— Есть одна вещь, любимая, которую я хочу тебе сказать: если бы ты была одета в золото и шелка, твоим одеждам грозило бы, может быть, несколько пятен, или несколько дыр; но они сохранили бы всю свою пышность, когда ты предстала бы пред медвежьим народом. Что же касается цветочного наряда, то через несколько часов он пожухнет и превратится в ничто. Даже сейчас, когда я смотрю на тебя, то вижу: таволга, свисающая с твоего пояса, приобрела тусклый восковой цвет и сморщилась; цветущая очанка, украшавшая белый подол твоего платья, уже забыла, что такое ярко-синий цвет. Что ты на это скажешь?

Она рассмеялась этим его словам, остановилась, взглянула на него через плечо, и пальцы ее пробежали по цветам; и в этот момент она была похожа на птичку, охорашивающую свои перышки. Затем сказала:

— Так ли все обстоит, как ты говоришь? Взгляни повнимательнее!

Он взглянул и был весьма удивлен; ибо — о, чудо! — у него на глазах цветки таволги вновь распрямились и приобрели былой цвет; очанка вновь расцвела вокруг ее ног; розы распустили лепестки, и все было свежо и ярко, словно бы и не было сорвано, словно бы продолжало расти на привычных им местах.

Он удивлялся, и даже был немножко испуган; но она сказала: