Леший

«Мужа из дому провожай с полным желудком и пустыми яйцами». Это непреложное правило счастливой и долгой семейной жизни Верке мать высказала еще задолго до свадьбы. И некоторое время молодая жена безотступно ему следовала, но когда родились погодки Ванюшка с Катюшкой, вторая часть наказа о супружеских обязанностях стала исполняться всё реже. Но зато всё чаще Валерке самому приходилось не только готовить завтрак и собирать на работу тормозок, но ещё и домашними делами заниматься, выскакивая из постели под плач то одного, то сразу обоих детишек, чтобы обрядить корову, пока жена нянькается с заболевшими ребятишками. А болели они почему-то часто.

Болели, может быть потому, что были детьми понедельника, как называют американцы зачатых после пьяных гулянок по выходным, но кто в деревне считал зазорным выпить по любому даже мало-мальски значимому поводу, а то и просто так. Валерка, да и сама Верка это не ими заведённое правило не нарушали, и потому не могли сказать, зачали своё потомство на трезвую голову или в пьяном угаре – этому никто здесь значения не придавал: не городские, поди, какие чистоплюи, что всё заранее планируют. И мыслей о том, когда выпить, и через сколько потом ребёночка смастырить, у них даже не возникало.

Верка закончила в районе швейное ПТУ как раз на те поры, когда пришла в страну полная неразбериха и прихватизация, когда все заводы и фабрики стали закрываться, а магазины отпугивали народ пустыми полками. Вот и у них в расположенном на втором этаже торгового центра универмаге из непроданного остались только пяток шуб из искусственного меха. Так и то потому, что во всём районе не найти было таких дородных покупательниц.

А цех швейной фабрики, где со своим дипломом швеи-мотористки Верка успела отработать всего три месяца, вместе с крушением советской плановой системы остался без ткани, ниток, оборотных средств и денег на зарплату. Начальница долго надеялась на чудо, на возвращение советского строя с распределиловкой и сбытом продукции, а потом махнула на всё рукой и рассчиталась с работницами имуществом. Верке вместо денег достался оверлог. Походила она по райцентру, поискала хоть какую работу, а потом, когда и общежитие их кто-то под шумок сумел перекупить за копейки, уехала домой в деревню, где поставила никому не нужный оверлог на комод и пошла помогать матери на телятник.

А тут как раз и объявился Валерка. Приехал домой этакий важный, весь из себя красивый, в морской форме с кортиком на ремне. И хоть был он старше Верки лет на пятнадцать, она сразу же голову потеряла.

Мать увещевала, что если в батька Валерка пошёл, то ничего путного из него не получится. Тот, царствие ему небесное, мастак был только бабам мозги пудрить. Хватила с ним горя Аверьяновна, и ругалась, и руки на себя наложить пыталась, а как был кобелём, так кобелём и помер. На Зинке-продавщице сердце не выдержало взятого темпа.

Валерка где-то на Сахалине служил, там год службы за два засчитывали. Мужики сказывали, складом каким заведовал, а медалев на кителе много брякало. Он бы, поди, в родную-то деревню еще лет десяток не заглянул, да только демократам большая армия не нужна стала, вот и его сократили. А ему что? Год-то за два шёл, так как раз и пенсию выслужил. Флотскую. А податься некуда, вот к мамке и приехал погостить, да не больно куда и торопился. У него пенсия-то была по деревенским меркам немалая, мужики всё олигархом звали.

Ну, погулеванил он дома-то, мужиков недели две водкой угощал. Так вся жизнь с этой пьянкой и остановилась бы, если не начал председатель матюгами всех крыть да чуть не палкой на работу выгонять. А с Валеркой-то по-хорошему, уважительно так по душам поговорил, мол, не захочет ли тот дома остаться. Мол, поди, хватит по чужбине-то мотаться, пора бы и к берегу прибиться, невесту подыскать. Ну, Валерка, как сам любил говаривать, и бросил швартовы.

А невесту среди кого искать, если всех девок-то кроме Верки Любка сопливая, Нюрка красноносая, да ещё Надька-перестарок, у которой ни кожи, ни рожи, ни титек, ни холок и манды – осколок. А Верка – девка справная, всё при ней. И положил Валерка глаз на Верку, а та, дурёха, и рада ноги раздвинуть. Правда, как только заикнулась, что забеременела, Валерка мужиком порядочным оказался, сразу расписаться предложил. Свадьбу сыграли честь по чести.

Вот только, когда все гости уже изрядно захмелели, а кого и на сеновал отсыпаться повели, жених было прилюдно начал Марину из Носово обнимать. А тёщенька его и посовестила, мол, неладно, сынок, делаешь, прямо на свадьбе батьковы замашки проявляешь. Зятёк-то возьми да матюгни тёщеньку в ответ. Та в слёзы! Прямо в голос и заревела. Ну, председатель-то, Иван Степанович, мужик крутой да справедливый, жениха на улицу поговорить позвал, а как на крыльцо вышли, такую ему оплеху закатил, что тот через все ступеньки прямо в крапиву и кувыркнулся. Побарахтался, побарахтался, на четвереньках по ступенькам поднялся да прямо в ноги Ефросинье и пал: «Прости, мамушка, больше не буду!».