Лесков: Прозёванный гений

«Вчера получил Ваше письмо, и оно меня особенно обрадовало. Я всё укорял себя: зачем навязал Вам чтение сказки и сообщение мне Вашего о ней мнения? Очень было совестно, но поправить уже было поздно. За высказанное Вами мнение сердечно Вас благодарю. Вы верно замечаете: некоторая “кучерявость” и вообще “манерность” – это мой недостаток. Я его чувствую и стараюсь от него воздерживаться, но не успеваю в этом. Дайте-ка мне еще тему для сказочки: я еще попробую написать без кудряшек. А мне легко и приятно писать на Ваши темы»⁹³².

Но Лесков и в самом деле умел писать «без кудряшек» – обошелся же без них в так понравившемся Толстому «Совестном Даниле» и «Прекрасной Азе». Ему было лестно сочинять сказку на сюжет высокочтимого им писателя, однако новых тем Лев Николаевич уже не предложил. Сама эта история, похоже, Толстого зацепила: подарил недурному писателю сюжет, а тот его запорол, напустил в рассказ каких-то подлезлых зайцев, хромых журавлей, драных коз, а овец так и вовсе целое стадо.

Восемь лет прошло после публикации лесковской сказки и три года после смерти Лескова, а Толстого всё не отпускало. 12 июня 1898-го он записал в дневнике: «Лесков воспользовался моей темой, и дурно»⁹³³. В 1903 году он сочинил, наконец, собственную притчу на тот же сюжет – «Три вопроса». Получилось аскетически жесткое возражение лесковским гуслям и плетению словес. Там, где у Лескова три рассыпающихся в пыль молчальника в корзинках, Разлюляй в колпачке с бубенчиком, девица с прялкой, у Толстого – отшельник и краткий разговор с вопрошающим его царем. Ни лишнего слова, ни озорного сюжетного ответвления вбок, ни кармазинно-лазоревых разводов. Три вопроса. Три ответа.

Но какова деликатность Толстого – ответить Лескову он счел возможным лишь после ухода того в мир иной.

Кстати, Лесков вернул сюжетный долг – в декабре 1890 года в «Петербургской газете» вышел его рассказ «Под Рождество обидели (житейские случаи)»⁹³⁴, который Толстой потом переписал на свой лад. Три случая, описанные Лесковым, призывали читателей не осуждать ближнего и миловать, даже если этот ближний – вор, укравший твое добро. Толстому рассказ понравился необыкновенно. «Какая прелесть! – писал он Черткову. – Это лучше всех его рассказов. И как хорошо бы было, если бы можно было напечатать»⁹³⁵, – очевидно, имея в виду «напечатать в “Посреднике”». В другой раз в письме от 1 (?) февраля 1891 года, адресованном М. А. Шмидт, он признавался: «Редко меня что так трогало»⁹³⁶. Лесков и в самом деле пошел Толстому навстречу, освободив свою новую историю от стилистических завитушек и преувеличений, говоря с читателем совсем просто; возможно, именно эти изменения тронули Толстого не меньше самого текста. Читатель, не вовлеченный в их диалог, вряд ли мог разделить восторги Льва Николаевича. «Под Рождество обидели» – рассказ большого мастера, но лучшим у Лескова его, пожалуй, не назовешь: три на живую нитку сшитых эпизода, написанные без особой художественности и стилевого изящества. Тем не менее Толстому текст понравился настолько, что много позже он использовал его сюжет. В 1906 году в «Круге чтения» был напечатан рассказ «Воров сын» с указанием: «По Лескову изложил Л. Н. Толстой». Из трех линий, присутствующих у Лескова, Толстой оставил единственную, центральную, уничтожив большую часть персонажей. Лесков в финале выходит на амвон: «Читатель! будь ласков: вмешайся и ты в нашу историю, вспомяни, чему тебя учил сегодняшний новорожденный: наказать или помиловать?»⁹³⁷ Толстой просто рассказывает притчу без выводов и обращений – имеющий уши да услышит.

Благодаря переписке с Толстым мы знаем и о некоторых литературных замыслах Лескова, которыми он охотно делился, – например, о планах написать переложение повести о Бове-королевиче: