Лесков: Прозёванный гений

В 1880-е годы он вообще писал для газет намного больше, чем раньше⁹⁴⁴, но как публицист ходил теми же тропами, что и двадцать, и десять лет назад. По-прежнему громил «темноту ума и злобу сердец», преобладавшие в простонародье; смеялся над нелепыми приметами, популярными среди неграмотных людей. С большим вкусом выписывал советы из популярного сонника: «Прогонять домового, лучшее средство – сжечь в конюшне чертополох», «Птиц иностранных не надо привозить – за ними придут иностранные народы», «Собачек если кто желает иметь маленьких, то намочи хлеба в воде, которою утром руки мыл, и корми щенка десять дней. Он навсегда так щенком и останется»⁹⁴⁵. Посмеявшись, а вместе с тем и насладившись этими «вздо-рами», он заканчивал призывом стремиться к «свету, который открывает уму человека христианская религия и наука». В статьях «О народном полировании», «Благочестие и распойство» он, как и прежде, сражался с пьянством, писал, что в России слишком много праздничных, а значит, «разгульных» дней, и сетовал на «обычай продавать водку у самых церквей».

Разумеется, со страниц газеты он вел разговор не только с «дворниками» и «поварами», но и с государством: заступался за права староверов и сектантов⁹⁴⁶, гневался на принадлежавшего к кругу Победоносцева историка раскола Н. И. Субботина за ангажированность и выступления против «религиозной свободы», защищал Толстого от глупых сплетен и использования его имени в коммерческих целях, приводил его в пример Иоанну Кронштадтскому, не спешившему отказываться от права собственности на свои книги о христианстве⁹⁴⁷. Снова много и подробно писал об абсурде русской жизни⁹⁴⁸, смаковал курьезы – например, историю о девушке, в метрике отнесенной к мужскому полу, подобно гоголевской Елизавете Воробей, проданной Собакевичем Чичикову⁹⁴⁹. Возвращался к еврейской теме⁹⁵⁰, в цикле заметок подробно обсуждал резонансное дело об убийстве тринадцатилетней еврейской девочки Сарры Беккер⁹⁵¹. Он вообще многие заметки посвящал детям – беспризорным, брошенным, нищим⁹⁵². В 1885 году Лесков взялся собирать деньги для двухлетней девочки Лиды и ее матери, детской писательницы О. А. Елшиной, после смерти кормильца лишившихся средств к существованию⁹⁵³. Статьи Лескова в их поддержку появились и в «Петербургской газете», и в суворинском «Новом времени»⁹⁵⁴; в результате было пожертвовано около двух тысяч рублей.

Сотрудничество с «Петербургской газетой», продолжавшееся до смерти Лескова⁹⁵⁵, обнажило: в 1880-е слово и дело слились для него окончательно, грань между публицистикой и художественной прозой размылась. Газетные заметки легко перетекали в «рассказы кстати», а те почти не отличались от очерков, которые он размещал в газете. Так, заметки о безумной Семеновой, признавшейся в убийстве девочки Сарры, послужили основой для рассказа «Старинные психопаты». Писать стало всё равно что дышать и значило – улучшать мир, влиять на умы и сердца. Он действительно пытался подчинить литературные занятия тому, чтобы Царство Божие наступило «на земле как можно скорее и всесовершеннее»⁹⁵⁶.

В 1894 году Лесков говорил Виктору Протопопову о том, что литература и искусство должны приносить пользу, однако занятия литературой описывал следующей метафорой: «Отрешиться от литературных трудов окончательно я, однако, не могу: нет-нет, да и захочется что-нибудь “высказать”. Ну, и напишешь… “Мы с тобой, – говорил мне, бывало, Писемский, – похожи на женщин, сначала привыкших к веселью, а затем вышедших замуж. Когда наступает вечер, этих женщин так и тянет вон из дома. Они забывают, что у них есть семья, что веселиться уже поздно – привычка делает свое”»⁹⁵⁷.

Привычка торжествовала, дело делалось.

Глава девятая Завещание

Жил-был пожил да и ножки съежил.

Русская пословица

Груздочки и яблочко

Лесков поднимался по лестнице суворинской типографии в Эртелевом переулке. Глухо тюкала о ступени любимая деревянная палка с толстой узорчатой рукоятью. Навстречу, шумно топая, скатился скуластый парень в косоворотке и пиджаке – из рабочих? – на ходу поздоровался, стащил картуз. Дробно стуча каблучками, обогнала молоденькая девушка в очках. Страшненькая, худая – начинающая писательница? институтка? Оглянулась на него и, кажется, узнала, поклонилась слегка.

Что ж, он знаменит. На всю Россию. А станет еще больше. Собственное собрание, не комар начихал. 12 томов – полка в книжном шкафу!

Выпустить многотомник предложил старинный литературный товарищ Суворин – давно уже не только публицист, писатель, но и маститый издатель с собственной типографией. Уж как Лесков ему намекал, что там – открыто писал: пора, уже и у Лейкина, и у Короленки – мальчишки! – свое собрание; один он яко наг, яко благ^.