Дело еще можно было поправить: у автора оставался второй экземпляр – сотни машинописных страниц. Но в сентябре 1941 года началась блокада, и сохранить его тоже не удалось. Андрей Николаевич написал об этом Дурылину не слишком внятно: «Через восемь месяцев, в условиях блокады, погиб и второй экземпляр труда. Остались клочки!»1046
На выступлении в Гослитмузее, 24 сентября 1942 года, Андрей Николаевич признался: боясь, что могут разбомбить и его дом, расположенный неподалеку от военного завода и военного флота, он отнес рукопись близкому другу, который жил в лучших, как ему показалось, условиях. Но друг со всей семьей умер в первую блокадную зиму, в его квартиру въехали другие люди, а рукопись бесследно исчезла.
Второй экземпляр рукописи погиб; однако уцелели тысячи карточек с цитатами, датами, именами, названиями статей. По ним книгу можно было восстановить – если выживешь.
75-летний Андрей Николаевич и его жена Анна Ивановна провели зиму в блокадном Ленинграде. «Год я потерял в Ленинграде, трижды “дистрофируя” до грани освобождения ото всех мук человеческих»1047
, – писал он секретарю Союза писателей СССР, большому литературному начальнику и своему спасителю Александру Фадееву.Благодаря энергичной помощи Фадеева супруги Лесковы были эвакуированы из осажденного города сначала в Тульскую область, затем в подмосковное Кратово, а осенью 1942 года переехали в Москву1048
. У будущей книги о Лескове появился шанс на второе рождение и жизнь.Некоторые материалы Андрей Николаевич вывез при эвакуации и теперь снова работал над биографией отца. Он восстановил свой огромный труд с сотнями цитат, ссылок, с бесценными сведениями из первых рук.
В мае 1945 года новая рукопись биографии Лескова была готова. Теперь не напечатать книгу просто не могли – нет, не из уважения к громадной работе 78-летнего автора: стена забвения, постепенно уплотнявшаяся вокруг писателя, внезапно была пробита. И пробил ее Андрей Лесков.
Забвение
XX век забывал Лескова постепенно.
Уже при жизни, в 1890-е годы, на него смотрели как на писателя из прошлого, он был, по словам тогда совсем еще молодой Зинаиды Гиппиус, «знаменитый старик».
В феврале 1895-го, когда Лесков умер, последовал залп некрологов – довольно сдержанных. По-настоящему сердечными были единицы. Один из них принадлежал Михаилу Меньшикову, поставившему Лескова по оригинальности таланта рядом с Достоевским и Салтыковым-Щедриным; другой – Владимиру Соловьеву, который напомнил читателям не только о «страстности натуры» Николая Семеновича, но и о его «ярком и в высшей степени своеобразном таланте»1049
.Новый всплеск интереса к Лескову возник два года спустя, когда Адольф Маркс переиздал его двенадцатитомное собрание сочинений, прежде вышедшее у Суворина. Открывалось оно апологетической статьей, которой в старом издании не было: публицист и писатель Ростислав Сементковский ставил Лескова в один ряд с Тургеневым, Достоевским и Толстым и напоминал, что автор «Соборян» был еще и тонким исследователем русской религиозной жизни, знатоком раскольничества и духовенства. На выход этого собрания, а в еще большей степени на вступительную статью откликнулись многие, и довольно страстно.
Значит, в 1897 году Лескова не только не забыли – он всё еще был интересен, о нем хотелось спорить. Особенно яростно возражали Сементковскому критики Николай Михайловский и Ангел Богданович. Первый, народник и любитель зарисовок с натуры, ожидаемо корил писателя за отсутствие меры, фантастичность образов и картин. Второй видел в Лескове только циника и «анекдотиста», а в его собрании – «храмину рассыпанную», в которой нет ничего цельного, «согретого добротой и верой»1050
.Аким Волынский успел похвалить Лескова и при жизни – в разборе не понравившейся ему повести «Полунощники» он тем не менее благородно написал, что ее автор «займет несомненно видное место в рядах лучших русских беллетристов», и назвал его «едва ли не самой крупной величиной в современной литературе, не считая Толстого»1051
. В год выхода нового собрания сочинений Лескова Волынский опубликовал пять статей, содержавших философский анализ религиозных и мистических мотивов и образов в его прозе. Это было не только глубокое и свежее по мысли обсуждение лесковских текстов, но еще и последовательное и дружеское выступление в защиту писателя. (В 1923 году статьи эти вышли отдельной книжкой – получилась первая монография о творчестве Лескова1052.)Затем всё замерло. Тишина продолжалась до тех пор, пока в 1902–1903 годах издательство А. Ф. Маркса не выпустило новое, на этот раз 36-томное собрание сочинений Лескова в качестве приложения к журналу «Нива»1053
. Крупным событием его выход не стал. На литературном поле вырос еще один многотомный «памятник» классику, с которым больше не о чем и незачем было спорить.