Но… вот уже минул целый час, как подобные мысли и настроения никого больше не волновали – всё пришло к гармонии. Родители уже не задумывались о судьбе своих детей, потому что их окутала благолепная восторженность личным сиюминутным сосуществованием с миром, отчего на них снизошло ч
2 (27)
Из леса в Верхние Устюги вошли Валя, Марат и Паша.
3 (28)
В начале девятого дождь прекратился. Тучи стали быстро рассеиваться, и – проглянуло Солнце, заблестев, заиграв на умытой Земле, обогревая всякую божью тварь, всякий кустик, деревце, листочек и травинку ласковыми, приветливыми, протянувшимися с самог
По дороге проехал милицейский УАЗик – и заскрипел тормозами где-то рядом с первыми домами деревни. Послышались хлопки дверей и голоса.
4 (29)
Крушинин Лев Александрович отыскался!
Спустя три дня, измождённый, издёрганный, обросший щетиной, с поблекшими, пустыми глазами, в ободранной грязной одежде, с ссадинами по всему телу, при первых лучах солнца вошёл он в калитку дома №3, в котором проживал всю свою жизнь.
– Батюшки мои! – всплеснула руками жена его Люба, по прозвищу Купава. Она прижала ладони к обвислым щекам и молча заплакала.
Люба стояла и омертвело смотрела, как муж, с трудом волоча ноги, ковыляет по тропинке от задней калитки.
– Живой, – прошептала она. – Слава тебе, Боже! Спасибо, что жив.
Проходя мимо, муж небрежно обронил:
– Здарово… жена… чего-то я устал… пойду спать…
– Лёва, что с тобой?! Лёва!.. – не трогаясь с места, с тревогой обратилась к нему Люба.
– Устал… – пробурчал Лёва, не останавливаясь и не поворачивая головы, и ушёл в дом.
– Боже ж ты мой… боже мой… что же это такое… как же это… – запричитала Люба и поспешила за мужем.
Лёва, в чём был, так и повалился на кровать, и уже спал. На столе стоял недавно полный графин – теперь две трети его содержимого отсутствовало. По-видимому, Лёва очень хотел пить.
Жена принялась стаскивать с него пропоротые в нескольких местах резиновые сапоги, изодранные холщовые брюки и суконную тужурку. При этом она украдкой поглядывала на его исцарапанное измученное лицо с пересохшими губами.
Раздев мужа донага, она укрыла его посерёдке простынёй и отправилась набирать тёплой воды, чтобы в особо грязных местах пока хотя бы обтереть его мокрым полотенцем – очистить ссадины и порезы, чтобы затем обработать их перекисью водорода, зелёнкой или йодом – тем, что отыщется в коробке с медикаментами…
Она обтирала его бережно, заботливо, и точно так же вглядывалась в его лицо: "Что же с тобой произошло? Где ты был? Где тебя носило?" – вопрошала женщина.
Лёва, мужик сорока трёх лет, механизатор, спал мертвецким сном, и даже грудная клетка у него не вздымалась от вдыхаемого воздуха.
Над ним сгрудились его дети, мальчик и девочка, перед этим наблюдавшие за веточками и листочками, которые они пускали по бурному ручью. Они заметили отца входящим в дом, и сразу пришли. Но мать скоро отогнала их – на время, пока она будет заниматься его ображиванием.
И вот они втроём стоят подле него, спящего и выглядящего значительно чище прежнего, и безотрывно смотрят, успокоенные его возвращением и тревожась о том, с чем ему пришлось столкнуться, что с ним могло произойти, что он успел натворить за время своего отсутствия – за эти три дня, когда он, так же, как и теперь, утром, ушёл в лес по грибы и… не пришёл.
От крыльца донёсся мужской голос:
– Хозяйка! Есть кто дома?
Мужчина не стал долго мешкать, придаваясь сомнениям. Не дожидаясь ответа, он вошёл в открытую дверь.
– Здравствуйте! – обратился он к женщине и к двум детям.
– Ох! – от неожиданности выдавила из себя Люба, только теперь заметившая гостя. – Кирилл Мефодич! Вот!.. Пришёл… – Женщина отошла в сторону, открывая для обзора мужа.