Лесная крепость

Это был обычный сарай, заставленный и заваленный разным хламом. Чего только тут не было! От мусора, который хозяйки с удовольствием выметают из своих комнат, до старых вёдер, тазов и продавленных стульев. Ерёменко поплотнее притянул дверь изнутри и уселся на стул поблизости – ему важно было слышать, что происходит снаружи.

Сирена продолжала выть. «Интересно, долго она будет так упражняться? – устало подумал Ерёменко. – На зубах от неё уже зуд образовался». Рёв сирены мешал слышать то, что происходило на улице.

Где-то недалеко – в соседнем проулке, похоже, – послышались командные вскрики, кто-то пытался организовать погоню, Ерёменко даже разобрал тонкий визгливый возглас «Партизанен!» – то ли женский был этот возглас, то ли мужской, не понять, – затем вскрики прекратились, и через несколько минут за тыльной стенкой сарая раздался громкий топот… Несколько человек пробежали мимо, и топот растворился в вое сирены. Ерёменко сунул руку в карман, ощупал пальцами гранату. Как хорошо, что он взял её у напарника!

Но было бы ещё лучше, если бы он взял пистолет. Но… как говорят, и на старуху бывает поруха… Или как там ещё выражаются? Проруха? Ерёменко не был знатоком русского языка, не ведал, как будет правильно. Да и не в этом дело.

За тыльной стенкой сарая снова раздался топот ног, потом ещё – пробежала вторая волна, раздался прежний визгливый выкрик, родивший на этот раз у Ерёменко звон в висках:

– Ищите лучше! Он где-то здесь!

Ерёменко сжал гранату, нащупал одним пальцем кольцо, подцепил его ногтём.

Сирена продолжала выть.

В следующее мгновение топот ног раздался за дверью сарая. Кто-то ожесточённо потряс за ручку соседнюю дверь, выругался.

– Проще таракана в собственной заднице найти, чем этого партизана!

Ерёменко ощутил, как у него сам по себе задёргался рот, поспешно выдернул руку из кармана, прижал её к губам. Ещё не хватало расклеиться, дать слабинку… Он стиснул зубы.

Рот перестал дрожать. Ерёменко сделался спокоен. Так спокоен, что ему показалось: он слышит стук собственного сердца. Неторопливый, размеренный, какой-то чужой, будто стук этот доносился до Ерёменко откуда-то извне, со стороны.

Обстановка в райцентре, похоже, раскалилась совсем, сирена продолжала выть.

Ерёменко ждал. Мимо сарая вновь пронеслись несколько полицейских, в дальней стороне, справа, где кончались сараи, начали что-то долбить ломом, потом стук прекратился. Сирена вдруг издала несколько трубных болезненных звуков и умолкла. То ли перегорела машина, то ли устала, из сарая не определить. Ерёменко продолжал ждать.

Неужели пронесло? И голосов высоких, надорванных вроде бы не слышно – убежали полицаи в другой конец райцентра, и сирены не слышно…

В сарае тем временем ожили мыши, заскреблись нетерпеливо – им надо было доесть пару вкусных книг с кожаными корешками и страницами, пахнущими масляной краской, лучшее лакомство в зимнюю пору. Ерёменко не выдержал, вздохнул завистливо: никому эти грызуны не нужны, никто их не ловит, не палит в них, не преследует…

Тихо. Не может быть, чтобы пронесло. Ерёменко не верил этому – слишком уж много шума было, до сих пор голову ломит от воя сирены.

Прошло ещё несколько минут. Чуткое ухо разведчика различило, что мышиный шорох раздаётся теперь и в другом месте, за стенкой сарая, прислушался к нему и снова на всякий, что называется, случай просунул руку в пройму кармана, ощупал гранату и просунул указательный палец в предохранительное кольцо: шорох этот запечный вне сарая не понравился ему…

– Э-э-э! – неожиданно раздался суматошный крик. – Давайте все сюда! Сюда! Тут замок сорванный… на одной петле висит. Сюда, народ!

Оглядев ещё раз внутренность сарая, Ерёменко сожалеющее покачал головой – укрыться негде, выдернул кольцо и крепко прижал чеку к корпусу гранаты. Сунул кулак с гранатой в карман.

– Сюда давайте, граждане! – продолжал кричать суматошный полицай. – Здесь он находится… Здесь!

Вновь послышался топот ног, кто-то вбухнулся в дверь всем телом, отскочил, на несколько мгновений всё затихло – ни топота ног, ни буханья. Похоже, полицаи боялись сунуться в сарай.

Потом послышался хриплый отрывистый выкрик:

– Эй, партизан. Выходи! Иначе сожжём вместе с сараем. Выходи!

Ерёменко стиснул зубы, в ушах у него затенькали звонкие печальные колокольчики. Дверь сарая открылась со ржавым скрежетом, в неё просунулся винтовочный ствол, и бухнул выстрел. Запахло горелой кислятиной, ещё чем-то – прелым, противным, порох в патроне был немецкий, русский порох так не пахнет, в нём нет вонючей гнили. Винтовочный ствол поспешно убрался.

– Сдавайся, партизан!

Где-то сбоку, будто доносился из-под снега, раздался новый топот: к полицаям, окружившим сарай, подоспела подмога.

– Ну-ну, давайте, давайте, – прошептал Ерёменко, с трудом раздвигая холодные белые губы – замёрз он что-то в этом промерзлом пыльном сарае. – Сгребайтесь в одну кучку. Чем больше вас будет – тем лучше… – Он усмехнулся – нашёл в себе силы, закончил брезгливо: – Очески собачьи…

Граната, которую он сжимал пальцами вместе с чекой, стала частью его тела, срослась с ним.