Лесная кровь (СИ)

   Люди устали, сели кто куда, дух переводят. Старого Офоня уложили на лежанку, внук с него рукавицы снял, стал руки ему растирать -- он-то своими ногами шёл, мёрзнуть некогда было, а дед на санях прямо закоченел! Олёнины сыновья всюду бегают, во все углы заглядывают, между ящиками в прятки играют -- им что, забава, будто в гости приехали. Но дед Офонь среди беглецов вроде как старший, поэтому верить не спешит, говорит сурово:

   - Расскажи-ка, как это вы "сами по себе"? Мы-то советские, а вот вы кто?

   - А мы... -- леший рядом сел, задумался. -- Мы раньше и на глаза людям не показывались. Жили порознь, хуторами, кто знал про нас -- те знали, а кто не знал, тем и незачем. А тут такая беда, стали нас немцы резать поодиночке, вот мы и собрались, убежищ настроили. Пять отрядов у нас -- немцев тревожим, со складов кое-что тащим, где можем -- мешаем, да много ли мы можем одни? Партизаны-то ваши, говорят, общее командование имеют, потому действуют согласно..

   - А ты откуда про партизан знаешь? -- дед аж глаза вытаращил.

   - Радио сказало, -- опять у лешего улыбка до ушей, показывает приёмник. Дед Офонь такой из города привозил для дочки, да он скоро сломался, вот слёз-то было...

   Пока устраивались, обживались -- откуда ни возьмись ещё одна лешачка, совсем молоденькая, худющая и тоже глазами блестит.

   - Это Ильма, она у нас лечит, -- Тармо говорит. -- По-вашему она плохо понимает, по-фински больше.

   - Откуда вы нашу речь знаете? -- удивляется молодой Офонь.

   - Уши есть -- почему не слушать, язык есть -- почему не говорить? -- смеётся чудин. -- Мы ведь и с вами, и с русскими торговали маленько, да и с финнами тоже. Потому у нас имена человечьи, финские да весские да ижорские.

   Обошла Ильма всех беглецов -- кому питья горячего нальёт, кому ложку мёду с ягодами поднесёт, детям помороженные щёки жиром смазала, а дедову простреленную ногу натёрла каким-то зельем, на дёготь похожим, только запах не такой густой. Полежал дед, подождал -- вроде нога в самом деле меньше болит, помогло зелье... Тихо стало в пещере: дети спят, взрослые тоже задремали, устали сильно, а в тепле всех разморило. Оглядел дед Офонь своих беглецов -- успокоился: здесь, хоть и в болоте, безопаснее, чем в деревне.

   Так и остались беглецы в чудской потайной норе. Чудинов было немного -- сотни не наберётся. Тармо сказал, их всего-то по эту сторону фронта сотен пять осталось, где прочие -- сейчас неведомо. Может, сгинули уже под немцами, а может, сражаются где-то. Пока они дома -- не выковырнешь их из-под земли, из болот и чащоб. Командир у здешнего отряда -- старый Кауко, вроде председателя: его выбрали старшим, когда боевой отряд собирали. Тармо -- его сын, а сестёр его убили, когда чудь бежала от немцев. Вооружение их Офоню не понравилось: что за старьё, ружья да древние винтовки, ещё от германской войны остались -- сейчас к таким и патронов-то не найдёшь. Было, правда, немного и нового -- что у немцев удалось отобрать: гранаты, динамит, автоматы да пистолеты, с какими офицеры ходят. Вот к ним патронов много! Чудь ещё под новый год немецкий склад захватила, что не сгорело -- утащили к себе в нору. Тармо говорил, у них даже мотоцикл есть с коляской, только бензина не осталось.

   Наутро, как отдохнули беглецы, собирает Кауко своих бойцов и мужчин из деревни на совет: если немцы здесь устроят базу, мимо них даже чуди трудно будет проскользнуть. А если сюда какой-нибудь штаб перенесут и будут отсюда командовать? Здесь и партизан нет, никто и не узнает, где немцы окопались. Есть у Кауко мысль, да не придумал, как её в дело обратить: надо послать гонцов к Красной Армии. Чудь может всё разведать, немецкую технику пересчитать, показать тропинки к деревне по озеру, по лесу и под землёй. Надо только, чтобы им поверили. Если у людей из деревни есть советские паспорта, их солдаты послушают!

   Думает дед Офонь: прав чудин, без людей их никто и слушать не станет -- чего доброго, ещё расстреляют как шпионов! Кого же им дать в помощь? Надо, чтобы человек взрослый был, чтобы по лесу мог идти, стрелял бы, да и русский язык знать надо, а это дело непростое. А из беглецов мужиков-то всего двое -- он, дед Офонь, да Тимой, однорукий инвалид. Через это его и на фронт не взяли, хотя просился, даже показал, как одной рукой может из автомата стрелять. Тимой здоровенный, у него в руке автомат лежит, как пистолька... Нет, не взяли. А ему ведь тоже хочется с немцами воевать, у него родню расстреляли. Брат у Тимоя партийный был, даже в районные депутаты его выбирали, потому что мужик честный... Эх, огорчается дед Офонь, вот был бы кто из них в партии, тогда дело другое, тогда бы им сразу поверили! Нет, видно, придётся самому идти -- он хоть и не партийный, но наградное оружие имеет и благодарность за борьбу с басмачами. Нога бы только не подвела...

   - Товарищ командир Кауко, -- говорит дед, -- я пойду, авось меня послушают, всё же и я бывший солдат Красной Армии. Со мной отправь одного, много двух человек -- хватит нас. А пока мы ходим, у меня к тебе просьба будет... Но это я тебе после скажу.