Лесная пустынь

– А нам шо? – вскинулся Перебейнос. – Пошлем и в семинарию. Пока я, – он ткнул себя пальцем в грудь, – кормлю область, а не область меня... Эх! Та шо область? Перебейнос усю Европу бы накормил, он бы вам о тут бананы вырастил, тильки бы кто-нибудь прийшел людям на пидмогу, тильки бы кто взявсь отвечать им на их душевни потребы... Кто б растолкував, як надо жить, чтобы не обижать дружка дружку, чтобы никто никому не мешал... А то... возьмем, к примеру, колхозы... Слухай, хлопчик, а шо ты можешь сказать насчет колхозов?

– Насчет колхозов? – вяло переспросил Краузе.

– От именно: насчет колхозов.

– А! Вздор! Не может худое дерево принести доброго плода.

– Та-ак, а насчет Госплана?

– Если слепой ведет слепого – оба упадут в яму, – влепил Краузе не задумываясь.

– Так-так-так... А насчет... – он оглядел всех, словно собираясь задать самый важный вопрос, но не успел – грянул ответ:

– Если это дело от человеков, оно разрушится.

– О то ж и я думаю, – горестно кивнул Перебейнос, – но в чем же тогда шукать опору?

Краузе забормотал что-то, похожее на песню, да вдруг как взревет:

– Победы на супротивные даруя-а-а-а!..

– A-a-a! – могучим басом присоединился хозяин и ударил кулаком по столу.

Как ни умолял, ни упрашивал нас плачущий Перебейнос, Краузе мы ему не оставили.

– Он нам самим нужен, – завершил разговор Саушкин.

– Понимаю, – легко согласился хозяин. – Як не понять?.. Но – жалко. Я бы ему и хатку дал, и скучно бы ему тут не было – у меня тут и немчики е... Кого тильки у меня нет – всякие нации. – Он вытер слезы: – Есть еще така нация, у которой и названия нема – один матерный язык понимают. От через них-то, скоришь всего, я ридну мову и подзабув: добри слова десь хоронятся, а пакость всякая так и прет, так и прет. – И, внезапно озаботившись, поинтересовался: – Не видели по дороге – боронуют где-нибудь?

– Не обратил внимания, – отвечал Саушкин.

Я вспомнил, что где-то попадались нам работающие трактора, а Краузе ровным голосом сообщил:

– Два трактора вели боронование на сто двенадцатом километре справа от шоссе...

– Колхоз «Заря», – определил хозяин.

– И один – на триста тридцать девятом, тоже справа.

– Это – «Восход», та-ак, – он задумался было о своем, но, вскинув восхищенные глаза на Краузе, снова всхлипнул: – Это ж надо!.. Углядел, запомнил – такий хлопчик... Та шо ж вы сало не кушаете?

– Кушаемо, – возразил Краузе.

Потом мы долго тряслись по проселку. Taк долго, что почти весь хмель из нас выбило.

– Куда это тебя занесло? – спросил Саушкин.

– Не занесло, – сказал Краузе. – Просто мне хотелось сказать о самом важном, – и замолчал. Похоже, однако, что остатки давешней красноречивости в нем еще сохранялись – недолго помолчав, он приступил к разъяснению:

– Среди моих предков были люди разных профессий, но каждый из них делал работу, которую считал главной для русской земли, – это закон нашей фамилии, нашего рода. Уже двести четырнадцать лет. Отец мой отдал меня в Лесотехническую академию, потому что считал профессию лесничего перспективно самой необходимой. Он говорил, мы так вырубаем лес, что скоро не останется кислорода.

– Он был прав, – оценил Саушкин. – Экология сегодня...

– Он был не прав, – перебил Краузе, – он ошибся: самые важные проблемы сегодня – другие, те, о которых говорил Перебейнос..

– Что ты имеешь в виду? – обернулся Саушкин.

– Через тридцать метров канава... – И мы чуть было не влетели в канаву, вырытую поперек.

– А это еще зачем? – прошептал Саушкин в бессильном недоумении.

– Раньше дорогу тут размывало – помнишь, какая грязь была? – спросил Краузе.

– Ну и что, что грязь? Проползали ведь?

– А то, что каждый год приходилось подсыпать полотно. А теперь они сбросят воду через канаву, засыплют ее – и всё: целесообразно.

– Так ведь проехать нельзя!

– Нельзя, – заключил Краузе. – Ширина – два метра, глубина – тоже два метра, причем один метр – вода.

– Ну уж нет, – рассердился Саушкин, – так дело не пойдет, – и задумался. – Погодите-ка! Где-то нам щиты попадались? Которые для снегозадержания...

– Километрах в трех. Нет, в четырех отсюда. Но из них ничего не сделаешь, да потом – скоро уж темно станет.

– Попробуем...

Мы привезли два щита, положили их один на другой через канаву, поразбросали нарытую экскаватором землю, чтобы машина могла въехать на мост, а если выпадет фарт, то и съехать. Краузе походил по щитам и остался недоволен:

– Прочность этого моста не рассчитана на массу этого автомобиля.

– Я и сам знаю, – сказал Саушкин.

– Мой отец не дал бы здесь никаких гарантий.

– Я тоже никаких гарантий дать не могу.

– Зачем же ты собираешься ехать?

– А что мне, – взорвался Саушкин, – у канавы и куковать? Я сюда чего ради за четыреста километров тащился?..

– Четыреста тридцать два.

– Гуси будут где-то, а я буду здесь? Или обратно поедем, к Перебейносу? За домашними гусаками и курками?! Тоже мне, «добрый хлопчик»... Зря тебя не оставили… Рассчитана - не рассчитана... Что с того, что не рассчитана? Ехать надо? Надо! Ну вот...

– Одно условие: дай мне аптечку.