Лесничиха (сборник)

Закончив работу, собирал инструмент и остатки провода, смущаясь, отказывался от приглашения посидеть за столом и шел дальше, в соседнюю избу. Домой возвращался усталый и взмыленный и сразу же падал на раскладушку. Но не спал. Лежал с открытыми глазами, ждал минуты, когда прогремит по улице разбитый грузовик. «Катафалка» шумела два раза на дню: утром забирала Подгороднева и Васькиных и отвозила в Таловку на помощь (там уже тянули самое дорогое — высоковольтные линии), а вечером честно возвращала. Ребята приезжали замерзшие, усталые, но спокойные, как хорошо потрудившиеся мужики. Теперь они работали на полную силу.

— Ох, и даем! — хвалились братья Васькины. — На сани ставим сразу по три барабана и раскатываем провод на последней скорости!

Раскатывали провод трактором, легко, а подымали на высокие Т-образные опоры вручную, не дожидаясь «телескопички», которая застряла где-то в пути. Подымали на плечах, медленно взбираясь к траверсе. Провод тяжелый, стальной, многожильный, тянет вниз, пытается сбросить со столба, а монтеры осторожно впиваются «когтями» в дерево и лезут. Все выше и выше. И вот она, траверса, — такая перекладина, крест. Надо лечь на нее, распластаться над землей, как птица, и, чувствуя резь в животе, трясущимися от напряжения руками перекинуть провод за торец.

Работа очень тяжелая. Но Серега не брал Витьку не из жалости.

— Посмотрим, что ты заработаешь на внутренней проводке…

Прогремела машина. Якушев представил в ней Серегу, сидевшего в кабине удобно, развалясь, и ребят в сером ящике кузова. Вот она подъехала к избе, где живут-столуются ребята, постояла с минуту и пошла. Дальше, дальше… В сторону Годырей…

А время вылистывало из календаря последние числа. Оставалось лишь несколько листков. И небо хмурилось, готовясь разразиться непогодой.

Ребятам на столбах теперь, наверное, и совсем несладко. Витька представлял, как их треплет на высоте. Руки на ветру не слушаются, деревенеют, глаза слезятся, а внизу стоит Серега Седов и подгоняет: «Скорей, скорей!»

А Витьке было жарко. Ни присесть, ни отдохнуть. Он только часто просил у хозяев воды и пил большими громкими глотками…

Настал день, когда с линиями в Таловке покончили. Ребята вернулись еще засветло, обошли дома, оценивающе осмотрели Витькину работу. Но помалкивали. Только Сема все «уокал», пробуя крепления проводов и щелкая выключателями. Сделано было немало, но все же он с жалостью взглянул на Витьку и признался:

— А там мы здорово подзаработали… — Помолчал и, не стесняясь Васькиных — они стояли рядом, — тихо попросил: — Ты, начальник, у женщины той… ну, ты знаешь… не делай. Я сам. — Похмурился, признался с грустноватой откровенностью: — Возмутил ты меня, как не знаю кто. Подранил… Она хорошая баба, добрая.

— Ктой-то? — не понял Женя Васькин. А Миша — тот заранее засмеялся, хоть и тоже ничего не понял. Но тут же сделался серьезным.

— Вот и у меня хозяйка тоже одна, — вздохнул Витька, и оба брата как-то сразу съежились. — Много их, оказывается… Много… Ладно, Сема, я ту избу оставлю для тебя…

Зашел Седов. Спросил, не глядя, сколько установлено светоточек, сколько ушло материала, небрежно записал все это в блокнот. Усмехнулся.

— Не знаю, что и процентовать. Там у меня все нормально, план идет с большим перевыполнением, а тут… — Посмотрел на Витьку, погонях на скулах желваки и распорядился: — Завтра — все на демонтаж старой линии! Как закончите, берите гуппер, якоря и — на внутрянку в кошарах… Хотя нет, — решил он, — лучше-сперва в Годыри, на молочную ферму.

Дал работу и умчался. В те же Годыри… Витька вздохнул, попрощался с ребятами и пошел домой обедать и ужинать одновременно.

Торопливо похлебав наваристых щей, он вытащил из миски увесистый, обросший мясом мосол, завернул в газету и отправился к Ситникову.

В сенях злобно зарычал кобель и враз осекся, наткнувшись на сладкую кость. Витька постучал.

— Входи! — весело встретил его председатель, едва он отворил дверь. — Да флягу, флягу не забудь! — Он сидел за столом среди шумливых, рыжих, как опята, ребятишек, ужинал.

Витька потоптался у порога и, робко косясь на хозяйку, тихо попросил Семеныча сделать доброе дело: срочно, к завтрашнему утру, убрать старую линию.

Иван Семеныч подошел, посмотрел на него близко и тоже негромко сказал:

— Нынче же свалим. Не беспокойся, Львович…

Наутро улица выглядела празднично и чисто, хотя до праздника оставалось еще пять дней. Не было уродливых столбов, их собрали за ночь и отволокли к лесоскладу. Подгороднев и Васькины не огорчились и отправились в конюшню запрягать верблюда. Витька выписал у кладовщика провод, якоря с маленькими, как желуди, изоляторами, фонари с колпаками, стаскал все это в розвальни, уселся сам, и вся бригада двинулась на МТФ.

Подгороднев запел про туман, Васькины нестройно поддержали, а Якушев помалкивал, почему-то волнуясь от возможной встречи с Сопией. В последние дни он ее видел только издали, да и то редко…

От фермы несло бражным запахом силоса. В сумрачных и теплых помещениях фиолетово светились коровьи глаза.