Лесничиха (сборник)

Седов подошел еще ближе — лицом к лицу — и громко выдохнул:

— Перестраховщик!.. Наболтал тут людям всякой глупости!

Быстро оглянулся на колхозников, вынул из кармана папироску — она оказалась сломанной. Вынул еще одну, стал прикуривать у Семы. Папироса дрожала, долго не попадала в уголек.

— Ты, Витя, теперь мой подчиненный, — напомнил он минуты через три, когда покурил и успокоился. — И если будешь вредовать, то, честно говорю, — выгоню.

— А я не уйду, понял?

— Это мы еще посмотрим, — сказал Седов, выплевывая окурок. — Ну ладно, хватит рассусоливать. Я иду выбивать железобетон. — И четким шагом двинулся в кабинет к Ситникову.

Из двери выбежал завхоз. Радостно потряс Сереге руку:

— Заждалися мы тебя, Сергей Трофимыч! Намучались… Теперь со светом будем. Обязательно.

Серега промолчал, холодно мотнул головой и вошел в кабинет.

Витька резко, будто кто его дернул, подскочил к ребятам:

— Пошли и мы!.. И вы пойдемте! — крикнул он колхозникам. — И вы, бабушка! Пойдемте и обсудим все вместе! Общее дело, серьезное!

Завхоз широко растянулся в улыбке и побежал на двор, на ходу расстегивая пуговицы.

К председателю для храбрости ввалились скопом, заняли все стулья и углы. Серегин голос раздавался в тесном кабинете веско, громко. Иван Семеныч сидел красный, хмурый, глядя исподлобья и слушая, как видно, через силу. Так и думалось: сейчас трахнет по столу кулаком и гаркнет на Витьку: «Убирайся! Надоел ты мне хуже горькой редьки!»

Витька подошел к нему ближе и торопливо, перебив Седова, стал доказывать, что с железобетоном поступил правильно. И технологию объяснил, крутя головой, ища поддержки у Подгороднева и Васькиных. Потом вдруг обратился к Седову:

— Скажи, Серега, только так вот, честно, положа руку на сердце. Почему в Таловке ты делаешь как надо, а здесь пытаешься построить на соплях?.. Или здесь для тебя все чужое? Или план для тебя дороже совести?! Пасынки-то эти еще слабые!

Серега смотрел на председателя.

— Вы не слушайте его, перестраховщика. Он и дубовые боялся брать, и железобетонные — тоже. Но ничего… С завтрашнего дня начнем работать по-новому: и дело делать и планы выполнять…

— Конечно, — добавил он, улыбнувшись, — мы пасынки эти вывезем аккуратно, привяжем осторожно и установим, как будто они из стекла. А дозреют они в линии. Какая разница?

— Надорвутся! — убежденно сказал Витька. — Вот тебя бы пацаненком заставить держать столб. И что тогда будет?

— Грыжа, — гыкнул Сема.

Никто не засмеялся. Все ждали, что скажет Седов. Тот молчал, укоризненно покачивая головой, продолжая смотреть на председателя.

Иван Семеныч хмуро разглядывал Витьку. Прогудел:

— Я верю тебе, Львович, больше. Прямо говорю. У тебя больше этого самого… сердца. Вот… В общем, немного подождем. А пока будем продолжать с другого конца — с внутренней проводки в домах и на фермах.

Люди согласно закивали.

— Бурмашина уйдет! — предупредил Седов. — Руками будете рыть!

Ситников тут же набросал на счетах и возразил:

— Если выйдем дружно, всем колхозом, то выроем за два дня. Не развалимся.

— Кто за предложение моего постояльца? — вскочила Пионерка, хотя Витька, собственно, ничего не предлагал. И высоко подняла руку. Колхозники, в том числе и Витька, подняли тоже. — Кто против?

Седов неохотно поднял кулак. Подгороднев и Васькины воздержались.

— С-собака… — прошипел Серега, подымаясь. — Разложил тут людей, попробуй теперь поработай… — И пообещал: — Но и ты теперь спину погнешь! Рработяга…

Иван Семеныч посмотрел на Витьку, подошел, подал руку — от сердца:

— Поздравляю тебя, Львович, с переходом в рабочие… Это я без шуток говорю! — повысил он голос на завхоза, который громко всхохотнул, стоя в дверях и застегиваясь. — Поздравляю. Так-то тебе лучше начинать. С народом познакомишься поближе. И закалку получишь.

— Перед армией — надо, — улыбнулся Витька.

— Вот! А инженером ты еще вырастешь. — Ситников глянул на Седова. — Настоящим зато вырастешь! Нашим! Которому, что Таловка, что Алексеевка — везде родина.

Седов повернулся и, отпихнув завхоза, торопливо вышел из конторы.

В руках не было ни ловкости, ни силы, и Витька обливался потом, пока просверливал стену — хорошо, если только саманную. Было много домов из настоящего кирпича, и тогда отверстия приходилось долбить шлямбуром, попадая молотком по руке.

Плоский непослушный провод надо было укладывать четко, по правилам, соединения делать в тесноватых пластмассовых коробочках. От них же шли спуски к выключателям и розеткам для будущих утюгов, холодильников, плиток, приемников и — чем черт не шутит — телевизоров.

Некоторые хозяева были избалованы и хотели выключатель непременно около кровати. И это тоже разрешалось — идти навстречу пожеланиям колхозников.

Стены, особенно саманные, сильно осыпались и совсем не держали гвоздей. И тогда приходилось забивать деревянные пробки, а это в свою очередь увеличивало осыпь. Крутился и этак и так, чтобы люди были довольны.