Якушев спрыгнул с машины и осторожно заглянул в сарай. В полусумрачной пустоте летали воробьи, словно здесь был склад зерна. Но, кроме бетонных балок, перемычек и плит, уложенных в аккуратные штабеля, тут ничего не хранилось. В другом конце сарая Витька разглядел высокий штабель пасынков и направился к ним с замиранием сердца. Вдоль пути с одной стороны валялись грязные доски, рифленка, катанка, а с другой — спокойно вызревала в опалубках, похожих на длинные кормушки для скота, темно-серая мокрая масса. Она твердела, срасталась с арматурой, светлела, превращалась в железобетон. Наступит день, и пасынки созреют. И если кто захочет их испытать, ударит, скажем, чем-нибудь железным, они ответят звоном и искрой. И не согнуть их, не переломить. Железные невидимые жилы будут стоном стонать под бетонной рубашкой, но не порвутся, не подведут…
В цехе было тихо и безлюдно. Народ куда-то подевался, побросав молотки и лопаты. Даже не работала мешалка, словно отключилось электричество. Витька подошел к готовым пасынкам, потрогал их гладкие бока. Оглядел торцы. Чуть скошенные для прочности и красоты, они сливались в отвесную узорчатую стену.
Каждый пасынок был обложен соломой, словно хрупкая ценная вещь. Витька подсчитал и обрадовался: двести штук! Даже больше, чем надо! Полюбовался красивой укладкой и пошел к другому выходу с маленькой бытовкой около ворот.
Как раз в это время из бытовки вышли те два измазанных мужика и еще два — чуть почище. За ними семенил молоденький бойкий паренек, жующий что-то на ходу, и, наконец, завхоз. Все были уже навеселе.
— Голова — что пушок, а в ногах будто гири! — восхищенно объяснялись первые.
Вторая парочка приплясывала и норовила запеть. А паренек, в такой же робе, только очень чистой, и при галстуке, оживленно размахивал рукой. Он подбежал к Витьке и развязно, как со старым знакомым, поздоровался:
— Привет, корешок! — Пояснил завхозу: — Люблю сельхозэлектровцев. Наши. Строители! — Повернулся к Витьке, обдал его духом коньяка: — И колхозы люблю, особенно эту… Александровку!
Витька заикнулся насчет пасынков, и паренек, который, видно, был тут главный, не дал ему договорить:
— Бери! — Казалось, поднеси ему еще, и он подарит собственную душу.
Всей группой подошли к укладке. Завхоз тоже залюбовался пасынками, а Витька, вспомнив вдруг про технологию стройматериалов, решил повыпытать некоторые сведения.
— Из какой они марки цемента? — спросил он у парнишки.
— Делаем на совесть. Из портланда аж пятьсот!
Завхоз с уважением прислушивался к разговору, ласково поглаживая пасынки. Лицо его пылало, улыбалось. Так и было написано от щеки до щеки: «С бутылкой — оно проще и надежней. Давно проверенная в жизни вещь…»
— Сам идет! — крикнул кто-то приглушенным голосом. И сразу послышался грохот бетономешалки, застучали молотки, затрещали огни электросварки, и вообще — наступила работа.
С того конца, откуда пришел Витька, приближался суровый старикан в очках на тонком блестящем носу и в длиннополом пальто с болтающимися пуговицами. Развязный паренек куда-то испарился.
— Кто такие? — хмуро поинтересовался старикан и, узнав, кто они и зачем приехали, отрезал: — Ничего не знаю. Приезжайте после Нового года.
Оказывается, он был наиглавнейшим, а тот парнишка — только бригадиром. Может быть, тоже только из техникума…
Завхоз помрачнел и отошел в сторонку. Витька выступил вперед и передал свой разговор с Викентием Поликарпычем. Очки у старикана поползли наверх. И весь он выпрямился.
— Как так задерживается наш договор?! Не слыхал.
— На немного, на какой-нибудь месяц, — успокоил его Витька. — Вот закончим в Алексеевке и в Таловке и — сразу к вам.
Старик мотнул головой в сторону мешалки:
— Слышите, как воют моторы? Току не хватает, провода плохие, линии — сопля на сопле… Иначе говоря: нет-нет, ничего не знаю. Несите письменное распоряжение.
Витька с выражением взглянул на завхоза и двинулся к выходу…
Он вернулся через час, вспотев от близкого знакомства с местной властью, которая тоже, как и старикан, сперва ничего не хотела знать, а потом узнала и дала распоряжение на вывозку. Около завода, теснясь, уже стояли все колхозные машины. Витька радостно вбежал в сарай и победно замахал бумажкой. Старик как-то нехотя взглянул на документ и затравленно махнул рукой:
— Забирайте все к чертовой матери! — И хотел уходить. Но Витька загородил ему дорогу и попросил дать точные сведения о пасынках.
— Неделю, как вынули из опалубки, — сухо сообщил старик и удалился.
Витька минуту стоял, не в силах шевельнуться.
— Ты чего? — испугался завхоз, подбегая.
Шепотом, как большую тайну, Витька рассказал ему о производстве пасынков. В опалубке они должны лежать пять суток. А полный срок твердения — 28 дней.
— Они еще не дошли. Понимаете?
— Дома дойдут, — спокойно ответил завхоз. И крикнул, обращаясь к колхозникам: — Налетай, ребята, нагружай!
Якушев раскинул руки, уперся в штабель узкой спиной.
— Не дам!
Лицо у завхоза сделалось бледным. Потом оно вновь загорелось — кроваво и яростно:
— Да ты что — измываться?!.
— Тревожить не дам, хоть убейте.