Лесное море

«Жил Адам сто тридцать лет и родил сына по подобию своему и нарек ему имя Сет.

А Сет жил сто пять лет и родил Еноса.

И жил Сет по рождении Еноса еще восемьсот семь лет и родил сынов и дочерей.

И было всех дней Сетовых девятьсот двенадцать лет и он умер.

А Енос жил девяносто лет и родил Каинана».

Так плодились они до времен Ноя и его сыновей, Сима, Хама и Яфета, а тогда людей было уже много, но «земля растлилась перед лицом Божиим и наполнилась злодеяниями».

«И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и скорбел в сердце своем».

Этого тоже Виктор не понимал: значит, господь бог не ведал, что творил?

«И сказал Господь: истреблю с лица земли людей, которых я сотворил, все истреблю от человека до скотов, и гадов, и птиц небесных».

Ну хорошо, пускай человека, но птицы в чем были повинны? За грехи людей должны гибнуть ласточки и серны, жирафы и львы — все живое?

Простой смертный, когда ему не удается то, что он делает, обычно бывает этим пристыжен и пробует исправить сделанное. А господь бог… Вспыхнула в мозгу эта дерзкая и кощунственная мысль, и Виктор тщетно пытался отогнать ее. Тяжелый осадок критицизма не давал покоя, подсовывал убеждение, что, приговаривая весь мир к уничтожению, вся и всех, кроме Ноя и того, что он взял с собой в ковчег, бог действовал в неразумном гневе.

Образ бога, не знающего меры в своем гневе, требующего себе вечной хвалы и безграничной покорности, вставал перед ним потом не раз, выглядывая из библейских текстов. Вставал он над Содомом и Гоморрой, на которые в гневе своем пролил с неба огонь и серу, сжег города эти дотла за какие-то не совсем ясные прегрешения людей… Над Вавилоном, где люди, научившись обжигать кирпич, от радости и гордости стали похваляться: «Вот построим мы себе город и башню, которая верхушкой своей достигнет неба».

Да, можно ли было гневаться на них за это? Они были как дети, играющие во взрослых. Здраво рассуждая, из их затеи все равно ничего бы не вышло: не могли бы эти глупцы свою башню возвести под самые облака. Зачем же бог смешал языки, поселил между людьми раздор и рассеял их по всей земле?

Вся их вина была в том, что они не знали страха божия.

Ведь вот дочери Лота творили мерзости, а им все было прощено.

«И вышел Лот из Сигора и стал жить в горе, и две дочери его с ним. Ибо он боялся жить в Сигоре. И поселился в пещере, он и обе дочери его.

И сказала старшая дочь младшей: Отец наш стар, и нет ни единого мужа, который вошел бы к нам по обычаю всей земли. Пойдем, напоим отца вином и поспим с ним, чтобы сохранить семя отца нашего на земле… И зачали обе дочери Лотовы от отца своего.

И родила старшая сына и нарекла ему имя Моав. И он отец моавитян доныне.

Младшая тоже родила сына и назвала его Бен-Амми. Он — отец аммонитян и по сей день».

Да, и за то, что они сделали, не разгневался на них господь! Потому что они в него верили.

Виктор не мог читать дальше. Эти развратные святоши были ему противны, будили в душе тяжкое смятение. До того на земле творились только чудеса, и это было понятно, ибо вера творит чудеса. Но вот оказывалось, что вера все покрывает, что она — высшее нравственное мерило, а с этим Виктор никак не мог согласиться.

В переводе на современный язык, думал Виктор, это значит, что Лейман, Квапишевич и Островский спасутся, потому что эти негодяи и предатели — крещеные христиане. А Люй Цинь осужден на вечные муки, так как он некрещеный, язычник… Да, да, язычник, не верующий в единого бога, в святую троицу, в сына божия, который пришел на землю, позволил себя распять и потом воскрес. Нет, бог Люй Циня не имеет ни биографии, ни лика, даже имени не имеет, он попросту то мудрое дыхание, что дает жизнь всему во вселенной, то, к чему человек возвращается и растворяется в нем весь.

«Да, бог — это то, что делает нашу жизнь благом и нашу смерть тоже благом…»