Лесное море

Конечно, Ашихэ радовало, что он так быстро распрямляется и крепнет. Но… не слишком ли он о себе заботится, копит силы с расчетом, словно его тело — какой-то инструмент или капитал, который понадобится в будущем.

Как-то раз Ашихэ, не дождавшись Виктора к обеду, пошла ему навстречу. Ближайшим местом, где он ставил силки, был муравейник, и по дороге домой он всегда туда заглядывал.

Однако тут она Виктора не нашла. Сама осмотрела силки, сегодня оказавшиеся пустыми, и стала рассматривать муравьиные яйца, которыми питаются фазаны.

Перед муравейником на южном склоне лежало множество этих белых зернышек, и муравьи-работники все время выносили новые и новые на свежий воздух и солнце. В теплых коконах спали крохотные червячки — будущие муравьи.

«Это у них вроде яслей, — подумала Ашихэ. — В Яньане мы тоже выносили маленьких на солнце».

Она прутиком ковырнула муравейник, и верхний слой бурого холмика осыпался. Муравьи лавиной хлынули к яйцам, хватали свое потомство и спешили унести его домой, в безопасные подземные жилища. Один застрял со своей ношей под веткой, но к нему мигом подскочили двое других и общими силами перетащили ношу через преграду. Ашихэ не могла бы сказать, что ее больше тронуло: мудрость ли муравьев, создавшая общество, основанное на справедливости и самоотверженности, что людям не всегда удается, или огромная сила любви к ближнему, живущая в этих крохотных существах.

Гляди, Ашихэ, хорошенько присматривайся! Если родится у тебя малыш — а теперь это возможно, — ты будешь вот так же нести его через все преграды, охранять, как муравей и как тигрица, жить его жизнью…

Чье-то горячее дыхание овеяло ей щеку. Она обернулась. Подле нее сидел Кунминди, дружелюбно мотая высунутым языком. А подальше стоял Виктор с кошелкой на плече. Он смотрел на нее так, как в день первой встречи. И под этим внимательным, «открывающим» взглядом Ашихэ снова почувствовала себя красивой, взгляд его словно возвеличивал ее в собственных глазах.

— Ты такая…

У Виктора не хватало слов, чтобы объяснить, какой он увидел эту новую, неожиданную Ашихэ.

— Какая? — спросила она тек же тихо.

Но он уже оторвался от созерцания.

— Такой я тебя еще не видел… В силках ничего не нашла?

— Ничего, — ответила она, огорченная тем, что он, как всегда, уже ушел в себя. Словно еж, который выпускает иглы, чтобы его нельзя было тронуть.

— Тебя так долго не было, вот я и вышла тебе навстречу.

— Совершенно напрасно! В такую жару, да еще с этой железиной на плече.

Так он всегда называл ее карабин — «железина», «мушкет», «рухлядь». Очень уж ему было обидно, что лишился он своей замечательной двустволки, отцовского подарка.

— Ну, не оставлять же ружье в пустой фанзе. Я тебя не раз просила брать его с собой.

— Такое старье? Из него только ты и можешь стрелять. К тому же — сколько у тебя патронов?

У Ашихэ, действительно, было только три патрона и «лимонка» — японская граната.

— Все равно. Я была бы спокойнее за тебя.

— Э, не родился еще такой зверь или человек, который бы застиг меня врасплох в тайге.

Они шли уже по береговой круче, внизу искрилась на солнце река. Виктор, как всегда впереди, прокладывал дорогу в траве, которая была ему по грудь. Шедшая за ним Ашихэ тонула в ней с головой.

— Кунминди щиплет траву — значит, будет дождь, — сказал Виктор.

Он почему-то стал подниматься в гору, удаляясь от берега, прямо на лиственницу, одиноко росшую над купой молодняка. Высокая, гордая, она кроной своей купалась в жаркой лазури неба. Дерево это очень любит солнце.

— Ты такой наблюдательный, все замечаешь, обо всем помнишь. Только того не помнишь, что до сих пор не сказал мне ничего.

— А что я должен был тебе сказать?

— Не знаю я, Вэй-ту, что говорит мужчина, когда берет женщину. Может, всегда одно и то же, но каждая из нас ждет этих слов. Ждет и по-своему переживает свой Праздник Лета…

Голос Ашихэ как-то странно замирал, словно отдаляясь от Виктора. Он оглянулся: Ашихэ хромала и не поспевала за ним.

— Что с тобой?

— Поранила ногу.

— Покажи.

Она присела и сняла с ноги туфлю. Сильно истертая подметка была чем-то пробита, и под большим пальцем ноги кровоточила ранка.

— Ты, должно быть, наступила на шип или сук. Надо будет как следует отмочить ногу и вытащить занозу. Потерпи.

Он посадил ее к себе на плечо и понес, придерживая рукой.

— Да я бы и сама дошла, это такой пустяк.

— Сиди, сиди. Весу в тебе не больше, чем в косуле, так не о чем и толковать.

Он и в самом деле шел так легко, словно нес на плече не человека, а бурундучка. Ашихэ, покачиваясь, плыла над травой и лесной порослью, и ей видна была вся местность вокруг.

— Высоким хорошо!.. А зачем ты идешь на эту горку, Вэй-ту?

— Увидишь.

И только когда они были уже на холме, он указал ей на противоположный берег, где вырванная с корнями береза упала среди купы мрачных растрепанных елей.

— Узнаешь?

Ах, тогда ели были так красивы в снежном уборе и все выглядело иначе. Но место это Ашихэ узнала бы из тысячи: там она и Хуан Чжоу нашли мертвую тигрицу и растерзанного Третьего Ю; вернее, то, что осталось от него.