Лесное море

— Не стоит нам спорить, — говорил он. — Коммунизм, свободный Китай и моя родина, Польша, — все это потеряно и уже в сущности прошлое. Война идет к концу, немцы и японцы побеждают на всех фронтах. Не будем себя обманывать. Скоро начнется раздел мира. Европу, Африку, Ближний Восток заберет Гитлер, а вся Азия, Австралия и Океания достанутся Японии. Не будет ни Советского Союза, ни Яньаня, никаких Освобожденных коммунистических районов в Китае. При этих условиях что ждет нас с тобой? Куда ни сунемся, придется работать на захватчиков, и работу нам дадут самую тяжелую, низкооплачиваемую, как чужакам и людям без специальности. Все выгодные занятия будут для японцев и для их китайских друзей. Надо подумать, как нам получше наладить жизнь, не связываясь с японцами…

Виктор не сомневался в правильности своей точки зрения, но все-таки в том, что говорил, он и сам чуял что-то чуждое ему и фальшивое. Сказав «как получше наладить жизнь», он вдруг вспомнил, что именно так рассуждал тот мерзавец Квапишевич в гостях у доктора Ценгло. И вспомнив это, он основательно сократил остальные свои рассуждения.

— Я уже все обдумал. Нам следует перебраться к Люй Циню. Люй Цинь стал теперь разводить женьшень, он это дело хорошо знает, и через год-два плантация будет давать большой доход. Я буду ходить на охоту за пантами и пушным зверем, а попозже заведем свою ферму пантов — для этого достаточно небольшого стада оленей. За нами потянутся, я думаю, другие — смотришь, вырастет целый поселок. И был бы у нас с тобой дом что надо, порядочный участок поля, лошади, коровы…

Кунминди заворчал, и они прервали разговор. Собака кого-то почуяла. Насторожившись и повернув морду в сторону перевала, она усиленно нюхала воздух. И вдруг, залаяв яростно — видимо, на человека, — побежала по тропинке вниз и скрылась между деревьями. Слышно было, как она с отчаянным лаем пятится от кого-то. Из-под ног пришельца шумно посыпались камешки, потом он выругался по-японски.

Виктор мигом перемахнул через плетень и бросился бежать — у него мелькнула мысль, что это пришли за ним.

Только очутившись в полумраке под деревьями и продираясь сквозь кусты и лианы, он немного опомнился. Мысль, что это сделал Пэн, первой пришла ему в голову. Пэн рассказал отцу о их встрече, а У привел японцев, чтобы они схватили его, Виктора. Его-то не поймают, но фанзу сожгут, а уж Ашихэ…

Далеко обходя фанзу, он вернулся к опушке леса над рекой. Оттуда был виден угол фанзы и лужайка перед нею. Там Ашихэ разговаривала с каким-то мужчиной. Кунминди лежал у их ног уже спокойно.

Не выходя из лесу, Виктор медленно приближался к ним и наконец узнал пришельца: это был Алсуфьев. Узнав его, Виктор прислонился к дереву и стоял тут долго. Не знал, как быть: идти туда, к ним, или прочь от фанзы. Ему казалось, что лучше всего уйти навсегда, так стыдно было ему за свою позорную трусость. Он не мог больше уверять себя, что это прошло, что он излечился от своей болезни… Вот ведь убежал при первом звуке японской речи! Правда, все оказалось ложной тревогой — Алсуфьеву попросту вздумалось обругать собаку по-японски. А он, Виктор, вообразил, будто пришли японцы, и в животном страхе пустился наутек, оставив им на съедение Ашихэ. Да, так было — от этого позора не отмахнешься! Такие приступы безумного страха будут повторяться, как приступы лихорадки или эпилепсии, как только появятся вблизи японцы и глянет ему в глаза опасность попасть снова в руки Кайматцу и вытерпеть вторично все, что он пережил в тюрьме, на пытке, на колу во время казни…

— Но я же не трус! Не был им и не буду!

Он искал в памяти примеры своей смелости, призывал их в свидетели, споря с самим собой. Ну, разве трус отважился бы на такие безумства? Ведь он, Виктор, ничего не боялся, всегда шел на риск, бравировал, как мотоциклист до первой аварии… Но сколько раз можно умирать? Он умирал доблестно на колу, потом в камере и еще раз в пучине Сунгари, когда прыгнул с моста. Хватит!

Алсуфьев и Ашихэ давно вошли в фанзу. Надо было и ему вернуться туда и каким-нибудь приличным предлогом объяснить свой уход. Но он ничего не мог придумать. Все же он побрел домой, заранее представляя себе омерзительную сцену. Алсуфьев хлопнет его по плечу и визгливо засмеется: «Что, здорово перепугался? И козел так не скачет через плетни!» — «А что мне было делать? Ведь я безоружен…» — «О мой доблестный Тартарен, все-таки не годится так удирать, бросив женщину на произвол судьбы…»

Ашихэ ждала его. Она появилась в дверях, как только он подошел к дому.

— А вот и ты, Вэй-ту! Как хорошо, что ты рано воротился! — воскликнула она. — У нас гость. Ни за что не угадаешь, кто пришел!

Так она защитила его честь перед чужим, и все вышло иначе, чем предполагал Виктор. Алсуфьев, правда, крикнул: «О мой доблестный Тартарен!», но без злорадной усмешки и тут же обнял его. Он действительно рад был увидеть Виктора — и притом так скоро: ведь Ашихэ сказала ему, что не ждет сегодня мужа домой, так как он копает ямы для ловли косуль где-то за Голубым ручьем.