Лесное море

«Этот «краковяк» будет пятый по счету», — думал Виктор. Убитых до этого четырех оленей он отвез на лодке в Ханьшоу и за них получил теплую шапку, ватную куртку, штаны, улы для себя и еще соль, рис, муку, сою и всякие другие запасы на зиму, включая махорку для Алсуфьева. Да, вот сколько дал за оленей торговец и еще кланялся, просил привезти опять такого же товару. Ведь в оленях было с полтонны наилучшего мяса, не считая шкур и рогов. Лодка Люй Циня не могла поднять такой груз, и пришлось два раза проделать путь через озеро — восемьдесят ли, то есть сорок километров в один конец.

Пятого оленя надо будет отвезти в ту же деревню Ханьшоу. За него Виктору хотелось получить только халат, теплый халат. И пусть одна из дочерей купца вышьет на нем феникса с распростертыми крыльями — рисунок всем известный. Такими вышивками на груди украшалась одежда мандаринов в течение двадцати четырех веков, до конца царствования богдыханов. И, пожалуй, столько же веков носили эту одежду мандаринов старшие в роде Люй Циня.

«Когда отец собирался выйти из дому, я подавал ему эту одежду. И думал, что когда-нибудь так же будет мне ее подавать мой сын. Но миновали времена мандаринов. И не жаль что миновали — плохие то были времена. А у меня нет сына, нет семьи — никого, кроме Звездочки и тебя, Вэй-ту. Поэтому я не ношу той одежды с вышитым на груди Фениксом, о которой мечтал в детстве».

Так говорил Люй Цинь. Это было недавно. Они собирали в лесу ягоды лимонника. Виктор, или Вэй-ту, как его называл Люй Цинь, продирался через путаницу лиан к кустам усыпанным гроздьями, и передавал старику красные ягоды, которые жителей тайги так же предохраняют от цинги, как чеснок, лук и другие растения, содержащие много витаминов.

Тогда-то Люй Цинь, обычно такой сдержанный, неохотно вспоминавший о прошлом, стал откровеннее и, рассказывая Виктору о своем детстве, нечаянно проговорился, что он из рода мандаринов. В сравнительно молодом возрасте сдал он экзамены, которые тогда требовались, и получил ученую степень сюцай, так что мог не бояться ударов бамбуковой палкой по пяткам: эта степень избавляла навсегда от телесных наказаний. Позднее он держал экзамен на ученую степень цзюйжень. Любопытно, что раньше, чем экзаменовать, его обыскали с ног до головы, проверяя, не прячет ли он где-нибудь шпаргалок или рукописи. Обыскивали по ритуалу, установленному двадцать четыре века назад. Выходит, что подсказка и списывание практиковались в Китае задолго до рождества Христова. Вот уж подлинно страна древней культуры!

— После обыска меня на целые сутки заперли в комнате и велели написать в стихах сочинение на тему о третьей книге Конфуция. Перед дверью поставили стражу.

Люй Цинь не сказал Виктору, выдержал ли он этот экзамен. Пояснил только, что было это в царствование вдовствующей императрицы Цы-си, которая так жестоко — руками англичан и французским оружием — подавила крестьянское восстание тайпинов: на одном только берегу реки Яндзыцзян было срублено сто тысяч голов, и делалось это именем малолетнего богдыхана. Имя он носил необычайное, трудно произносимое и бессмысленное, как те времена: Цы-хай-туань-юнь-кан-и-хао-юнь-чуань-чэ-эр-шаокун-цинь-сянь-чун-си.

Не более четверти часа стоял Виктор на звериной тропе, но за эти четверть часа совсем рассвело. На молодых побегах берез сверкал иней. Тонкие коричневатые росточки сливались с фоном, а стеклянные шарики инея бросались в глаза. Сквозь ряды этих сверкающих сережек Виктор смотрел на отливавшую фиолетовым темную полосу вереска, на кедр, за которым уходила в чащу оленья тропа.

Однако не слышно было приближения «краковяка» и стука его рога о сучья. Еще удивительнее было другое (и тут Виктор вдруг понял, почему этот утренний час кажется ему таким необычным): в лесу не слышно было и других оленей. Ни одного.

Здесь, куда сходились олени со всех окрестных сопок, в такое чудесное утро, когда на деревьях сверкает иней и скованная заморозками земля звенит под ногами, должны бы реветь во всю мочь несколько десятков оленей. А между тем… Что же случилось?

Виктор достал из-за пазухи вабик собственной работы — дудку из двух кусков тополевого дерева, искусно оплетенных лыком.

Он не был еще уверен в своем умении приманивать оленей этим вабиком — пока ему удалось приманить только одного. Поэтому не хотелось начинать первому — он выжидал, пока они заревут. Зададут тон — тогда надо взять только одной нотой выше, чтобы олень вообразил, что это ревет соперник послабее его. Если взять слишком высокий тон, то ни один солидный рогач на этот зов не пойдет, считая, что так может кричать только какой-то молокосос, с которым и драться не стоит — он и так сразу струсит и убежит. Если же взять тон слишком низкий и мощный, олень может испугаться («ого, какой горластый!») и совсем не отзовется.