Лесной бродяга. Т. 2

В этот момент гроза разразилась с новой силой: ослепительные молнии, подобно огненным мечам, рассекали мрак, скрещиваясь и сливаясь и озаряя долину зловещим светом то тут, то там. Гром грохотал с такой силой, что вся земля, казалось, дрожала и трепетала от ужаса, а ближнее и дальнее эхо будто ревело, повторяя эти могучие и грозные раскаты. Казалось, буря потрясла всю природу до самого ее основания. Но вот тяжелой массой хлынул дождь, даже не дождь, а настоящий ливень, как будто все небесные шлюзы открылись разом.

Красный Карабин звал своего сына то громовым, могучим голосом, то надорванным, как голос плачущей женщины, не переставая ощупывать взором сквозь густую завесу дождя, мешавшего ясно различать что-либо, площадку пирамиды во всех направлениях, но сколько он ни смотрел, сколько ни напрягал зрение, не нашел, кого так старательно искал.

– Нагнись! Нагнись, бога ради! – кричал ему Хосе, взобравшись за ним следом на пирамиду.

Но канадец даже не слушал его, а тем временем метис, стоя на скале как раз напротив него, точно злой демон, вызванный этой адской грозой из преисподней, стоял и целился в него.

– Да пригнись же! Боже правый! Или тебе жизнь надоела?! – еще раз крикнул испанец другу.

Не подозревая даже о присутствии Эль-Метисо, который навел на него дуло своего карабина, Розбуа машинально нагнулся, почти безотчетно повинуясь голосу своего товарища и отыскивая взглядом у подножия пирамиды свое возлюбленное дитя.

Но там даже и трупа индейца уже не было. Подняв наконец голову, канадец вдруг увидел перед собой метиса. При виде человека, которого он по праву считал причиной всех несчастий, лесной бродяга ощутил такой прилив ярости, что готов был растерзать его на части, но вместе с тем он почувствовал и то, что судьба Фабиана в руках этого человека, и он поневоле подавил гнев, клокотавший в его груди.

– Эль-Метисо! – крикнул он умоляющим голосом, душевные терзания заглушали в нем даже чувство гордости. – Я унижаюсь перед тобой до просьбы, до мольбы! Если в тебе осталась хоть одна капля жалости, хоть какое-нибудь человеческое чувство, возврати мне ребенка, которого ты отнял у меня!

Говоря это, Красный Карабин стоял весь на виду, под выстрелами бандита, тогда как Хосе, защищенный стволами громадных пихт, тщетно упрашивал его остерегаться.

Пират пустыни ответил презрительным смехом на мольбы отчаявшегося отца.

– Сын бешеной собаки! – крикнул ему Хосе, в свою очередь выступая вперед с гордо поднятой головой, взбешенный унижением старого друга и наглостью метиса. – Будешь ли ты отвечать белому охотнику без примеси поганой крови, когда он удостаивает говорить с тобой?

– Ах, молчи, ради бога, Хосе, умоляю тебя! – прервал его Красный Карабин. – Не раздражай человека, который держит в руках жизнь моего Фабиана… Не слушай его, Эль-Метисо! Горе доводит его до отчаяния!

– На колени! – заревел бандит. – И тогда я, быть может, соглашусь выслушать тебя!..

Это наглое и дерзкое предложение заставило канадца содрогнуться, как от укуса змеи, и благородное чело его залила яркая краска стыда, унижения и гнева.

– Лев не приклонится перед подлым шакалом! – поспешно шепнул Хосе в ухо канадца. – Шакал надругается над ним!

– Что из того?! Не все ли мне равно, когда все погибло! – ответил Красный Карабин с горестной простотой. И гордый старый воин, который не согласился бы даже потупить взора ради спасения своей жизни, был побежден своей родительской нежностью и любовью и опустился на колени.

– Ну, нет! Это уж слишком! – рявкнул Хосе, и лицо его побагровело от негодования, тогда как на глазах выступили слезы горькой обиды и досады при виде унижения старого канадца, стоявшего коленопреклоненным перед наглым пиратом прерии. – Да, слишком! Так унижаться перед подлым бандитом без сердца и без чести! Полноте, Красный Карабин! Мы справимся сами с этим негодяем… И пусть его все черти…

При этих словах пылкий испанец, увлекаемый своей глубокой и искренней привязанностью к старому канадцу и дружбой к юному Фабиану, кинулся, точно серна, с высоты своей пирамиды к противолежащим скалам.

– Ах, так!.. – зашипел метис и прицелился в канадца, который, все еще умоляя пощадить сына, продолжал стоять на коленях.

Но дождь лил таким неудержимым потоком, что курок ружья напрасно ударял по промокшей затравке, выстрела не следовало, а только вспыхивали бледные слабые искорки на кремне.

Возмущенный столь подлым поступком против безоружного и умоляющего о пощаде врага и не рассчитывая более на его жалость и сострадание, Розбуа последовал примеру Хосе и бросился следом за ним, не рассуждая о том, сколько там может быть врагов, за этими скалами. Канадец еще только спускался с холма, когда Хосе с кинжалом в руке огибал уже изгородь Золотой долины.

– Спеши скорее, Розбуа, – крикнул голос испанца, который в этот момент уже скрылся в кустах, окаймлявших вершины скалистой гряды, где засели враги. – Смотри, мерзавцы бежали!

И то была правда; даже метис, остававшийся последним, бросился улепетывать со всех ног при появлении Хосе на гребне.