Лесной бродяга. Т. 2

Читатель, вероятно, не забыл также, что владелец асиенды предложил своим гостям, в виде удовольствия и развлечения, охоту на диких мустангов и что гости его с величайшей радостью поспешили принять это предложение. Но, увы! Завтрашний день не принадлежит человеку, что достаточно ясно доказали разыгравшиеся здесь события. Дон Августин, вполне уверенный в успехе предприятия дона Эстебана, хотя и был весьма огорчен его внезапным отъездом, тем не менее не захотел отказаться для себя и для сенатора, своего будущего зятя, от предложенного удовольствия. Итак, все уже было приготовлено, и охота должна была состояться. Оседланные лошади, в том числе и лошадь донны Розариты, уже ждали своих седоков. Сенатор, избавившись от присутствия опасного для него соперника и от тяготившей его опеки дона Эстебана, пребывал в самом радужном настроении; но дочь асиендеро выглядела совершенно иначе.

Ее побледневшее личико свидетельствовало о бессонной ночи, и она тщетно старалась казаться беспечной и веселой: ее все еще влажные от слез глаза и лишенный обычного блеска взгляд сводили на нет все ее усилия.

Когда все оказались на лошадях и дон Августин уже подал знак к отъезду, Розарита неожиданно пожаловалась на недомогание, чему служила достаточным доказательством ее необычайная бледность, и просила отца оставить ее дома. Раздосадованный новым препятствием, асиендеро, внутренне негодуя и кляня слабое здоровье женщин, решил выехать на охоту в обществе сенатора Трогадуроса, когда новое непредвиденное событие еще более усилило его скверное настроение. Когда он уже заносил ногу в стремя, во двор прискакал сломя голову молодой вакеро и сообщил, что загонщики, найдя известный им водопой пересохшим, принуждены теперь отыскивать другое место, куда собираются на водопой табуны диких мустангов; следовательно, предложенная охота могла состояться не ранее чем спустя неделю.

Дон Августин отпустил вакеро с приказанием, чтобы его немедленно уведомили, как только разыщут другую какую-нибудь агуаду[10], к которой собираются мустанги, а на этот раз волей-неволей пришлось отложить охоту.

Сенатор вовсе не был опечален этим обстоятельством, которое при всей своей незначительности имело весьма серьезные последствия. Пожелания дона Эстебана как-то отличиться в глазах доньи Розариты, правда, достигли лишь того, что сенатору снились очень воинственные сны. Заснув еще раз после ухода знатного испанца, он пережил во сне все подвиги кентавров, но при пробуждении пришел к убеждению, что все это в действительности сопряжено с очень многими неудобствами и затруднениями, и потому он предпочел избрать роль Геракла, прядущего у ног Омфалы, как менее рискованную и более приемлемую.

Что же касается Розариты, то ее внезапное нездоровье, случившееся с ней в момент отъезда на охоту, было не что иное, как непреодолимая потребность предаться на свободе своим мечтам.

Дело в том, что незнакомый доселе голос стал напевать девушке робкую, стыдливую мелодию первой, зарождающейся любви. Но скоро, впрочем, напев этот смолк, и она ощутила в душе какую-то томительную пустоту: ведь того, кого называл ей внутренний голос, не было рядом! Где же он был? Проходили дни за днями, и никто не мог сказать ей этого. Между тем образ отсутствующего Фабиана, – читатель уже, наверно, догадался, что это он был предметом мечтаний молодой девушки, – несмотря на все ухаживания его соперника сенатора Трогадуроса, продолжал жить в душе Розариты.

Таково было положение дел в асиенде Дель-Венадо приблизительно недели две спустя после отъезда дона Эстебана, иначе говоря, немного ранее того времени, когда мы вновь встретили этого знатного испанского гранда в пустынях, где он раскинул лагерь своей экспедиции.

Дон Августин привык приписывать грустное выражение, запечатлевшееся на молодом личике своей дочери, постоянному одиночеству, в котором жила молодая девушка. Да и сам он ощущал удручающее влияние полнейшего бездействия, столь не сродного его энергичному характеру. Поэтому возвращение вакеро с вестью, что найден новый водопой, к которому собирается большой табун диких мустангов, было встречено им с величайшей радостью, и он, конечно, не преминул воспользоваться этим счастливым случаем, чтобы развлечь донью Розариту и удовлетворить собственную страсть к охоте. Случай этот представлялся ему тем более благоприятным, что водопой находился далеко от асиенды, следовательно, предстояла не простая прогулка в окрестностях его усадьбы, а целое путешествие! До того места было добрых четыре дня пути.

Уже в продолжение нескольких лет не было слышно об индейцах в этих краях; и наши охотники рисковали в данном случае только несколькими днями здоровой усталости, за которую с лихвой обещало их вознаградить предстоящее восхитительное зрелище, возбуждающее во всех такой сильный интерес, что мексиканцы из отдаленных провинций настолько же, если не больше, увлекаются им, как испанцы – боем быков.