Лесной колодец

У Варвары у самой две дочки, правда, большие уже; одна в шестой класс пойдет, другая — в седьмой. Вон торчат на постели, наблюдая за незнакомыми людьми. Хоть и жаль ей было эту, может быть добрую женщину и ее ребятишек, она сразу же приняла сторону Марии, своей подруги и соседки, хотелось выручить ее, помочь чем-то. Пока бабка толковала с нежданной гостьей, Варвара побежала к Куприяновым.

Арсения в нижней избе не было. Она зашла за переборку на кухню, шепотом сообщила Марии:

— Ой, Маня, ведь к Арсению-то баба какая-то приехала, Валентиной зовут! У нас ночует с ребятишками. Я, говорит, жена ему.

— Господи! — Заслонив ладонью грудь, Мария с испугом уставилась на соседку. — Что ты говоришь?

— Сказывает, из Великих Лук. Где это? Девочке около годика, да мальчишечка постарше. Хоть бы одна приехала.

— Как быть-то теперь? Варя, милая, научи! Веришь ли, я чувствовала, что бедой кончится: слишком уж у нас все хорошо выходило.

— Пусть чего хочет говорит, а ты во всем права.

Мария присела на свободный краешек лавки, скомкала на коленях рушник. За переборкой еще не спали, переговаривались дед с внуком.

— Это уж как Арсений поступит — я держать не стану.

— Не знаю, чего и посоветовать тебе. Я бы ни за что не уступила, — сказала Варвара. — Ладно, побегу, закрой за мной.

Поднялась Мария в верхнюю избу, упала на кровать, отвернувшись от Арсения. Больно сдавила ладонями виски. Неудержимые, горючие были слезы, вздрагивала, съежив плечи, как под кнутом. Он боязливо тронул ее за плечо.

— Поди сударушку свою обнимай: у Горбуновых она ночует. Дождались сраму — с детьми сюда прикатила. Боже мой!

Слова эти прозвучали как неожиданный приговор, кажется, даже повторились эхом в просторной избе.

— Валентина?!

— Тебе лучше знать.

Тихо сделалось, будто в подземелье. Арсений оглушенно затаился в постели, глядя в невидимый потолок.

— Правда, что оба ребенка твои?

— Сын мой, а про другого не знаю.

— Чужого, наверное, не повезла бы. Лучше бы оставался ты там, чтобы ничегошеньки я не знала, считала бы убитым на фронте, — вырвалось у Марии.

Что мог он ответить? Не было у него никакого оправдания. Хорошо, что темно, — провалиться бы на месте! «Но откуда второй ребенок? Она не говорила про беременность, видимо, это перед самым уходом на фронт. Сколько же сейчас ребенку? Март, апрель, май…» — начинал он считать и тотчас сбивался от расстройства.

— Если можешь, прости, Мария, — сокрушенно сказал он. — Три года в тылу у немцев был, думал, больше не увидимся. Валентина прятала меня, спасла от смерти.

— А ты ее отблагодарил — ребят наделал. О-ой, терпи, сердце! Надвое не разорвешься, решай.

В том-то и беда, что не мог он найти выхода из такого положения, совсем растерялся, застигнутый врасплох прибытием Валентины.

Безмолвие в избе. В частую сетку, которой затянута одна створка окна, тянет росяным холодком. Заря перегорела и погасла, крупно вызрели звезды, спокойно посматривают они на спрятавшееся в лесах Задорино, и нет им никакого дела до той тревоги, которая поселилась в двух соседних избах у спуска к Боярке. Деревня давно угомонилась, и у Горбуновых свет погас. По-осеннему темная ночь прильнула к окнам. Сухие слезы жгут глаза Марии, тяжесть такая в груди, будто придавили стопудовым камнем. Лежат они с Арсением, на одной кровати, а, кажется, непреодолимая стена выросла между ними. Обоим не спать до утра, думать о своем.

М а р и я. За что мне наказание? До какого стыда дожила! Бабы еще завидовали. Лучше бы калекой вернулся, лишь бы честно, без обмана. Теперь никуда не скроешься от позора, в невидимку не превратишься. Господи, подскажи, что делать?

А р с е н и й. Вот глупая баба! Как она додумалась разыскать меня? Главное, ребят с собой привезла, это чтобы припереть меня к стенке. Один бы Павлик еще куда ни шло, но двое… Эк ее угораздило! Только все наладилось, жить бы без горя, и вдруг точно снег на голову. Ужо пойдут по деревне пересуды. Из председателей меня, конечно, турнут, оставаться здесь нельзя — никому в глаза не взглянешь. Куда ни кинь — все клин.

М а р и я. Видно, баба ему попалась не промах, жизнь, дескать, спасла: много их нынче, заботливых до чужих мужиков. (Представлялась она Марии завидно красивой фронтовичкой, в ловко подогнанной гимнастерке, хромовых сапожках и пилоточке, утонувшей в густых темных волосах. Чем-то сумела приворожить Арсения.) Подумать только, она рядом, у Горбуновых! Кто знает, чего замышляет? Конечно, Арсению что мой Витюшка, что те дети одинаково родные: какой палец ни укуси — все больно. Варвара сказала, парнишка-то большенький, значит, Арсений давно сошелся с ней. Теперь уж наплевать, что и как было, — прожитого не воротишь, а придет утро, как-то оно нас рассудит? Неволить Арсения не буду, пусть поступает, как хочет. Вдовой была, вдовой и останусь, Витюшку воспитать сумею: у других вон растут без отцов. Папаша с Витюшкой, поди, спят спокойным сном и не ведают, какое горе в доме.