Лесной колодец

Приятно было Степану, что люди с любопытством смотрят из окон, от колодца, как он запрягает начесанных лошадей с разноцветными лентами в гривах. Любил он похвастаться, показать размах, а где тут размахнешься, если две лошади здесь да две в Ильинском.

Запряг Резвого и Майку, кинул по охапке сена в кошевки и, подувая на озябшие пальцы, пошел в избу, где ждали сыновья и их приятели.

Колька уже щеголял посреди избы в ладном коричневом костюме, в ботинках на «молниях», с толстыми подошвами. Был он темноволосый и кареглазый по матери, выше брата ростом и стройнее; посторонний мог бы принять за жениха его, а не Андрюху. Бабка заглядывала на него снизу, осторожно упрашивала:

— Обуй валенки. Экой форс, батько! Поморозишь ноги в штиблетах.

— Какие это штиблеты! — усмехнулся Колька. — Зимние, на меху.

— Колюха, баушка-то дело говорит, — поддержала мать. — От искусственного меху — никакого сугреву.

Вовка Костров и Димка Акулин дымили сигаретами, томились, поджидая, когда Андрюха завяжет галстук. В новых валенках с двумя заворотами на голенищах, в новом черном костюме, в рубашке с тесным воротом (на его шею все рубашки тесны) Андрюха испытывал неловкость, покраснел от напряжения.

— А, черт! Как в обруче, в этом галстуке. Ничего не получается.

— Ты помене чертыхайся, — строго одернул Степан. — Не ко времени.

Колька подошел к брату, распутал галстук и быстрехонько завязал как положено…

Степан завалился в свою кошевку, предназначенную для молодых, лихо выставил на сторону ноги (это и на тот случай, если замахнет где, чтобы отпихнуться и выровнять полозья), звонко причмокнул, понукая Резвого и давая ему вожжи.

Резвый, счастливо встревоженный после долгого одиночества близостью Майки, игриво закидывая голову и всхрапывая, ходко тронул с места. Запели полозья, закружились, как на карусели, мартьяновские дома. Забарабанили в передок летящие из-под частых копыт снежные комья. Быстрей, быстрей… Закачалось волнами искристо-белое поле, поплыли стороной, обегая вперед, перелески. Пьяно ударил в грудь щекотливо-морозный воздух: дух захватило.

И ребята тоже довольны, ржут, как жеребцы, дико посвистывают. Вот оно, раздолье! Вот она, редкая теперь радость, езда на лошадях! Ах ты, мать честная!

Димка Акулин небрежно развалился в кошевке рядом со Степаном, задрав свои длинные ноги на облучок.

— Здорово! — говорит он.

— Что здорово?

— Вот так катануться. Ленты-то в гривах, как огонь, полощут. Красота!

— Знамо.

— Эх, и гульнем, дядя Степан! Все Ильинское сейчас перебаламутим…

— Гульнем, Димка… Но-о, залетный!

Гордый Димкиной похвалой, Степан моргает слезящимися от холода глазами, без надобности часто подергивает вожжи, ободряя мерина. Хмелем бродит по телу радость, только сдерживает ее Степан перед ребятами. Уж совсем было распрощался с лошадушками и не думал, что еще случится вот так форсисто прокатить до села.

За лесом, за речкой — снова поле. Плывут, качаются снежные волны, поют полозья, бренчат, заливаются глухари. Стынут вдоль дороги тяжелые, мохнатые провода телефона, будто целиком сделанные из инея, и кажется, тоже сопровождают ездоков перезвоном. Маячат на солнце зеленые купола ильинской церкви…

Подкатили к сельсовету. Степан замахнул саночки так, что снежная пыль брызнула из-под полозьев; осадил коня.

А с другого конца села уже мчались две кошевки с невестиной родней, сопровождаемые ватагой ребятишек. И откуда их понабежало столько? Горланят, как грачи.

Андрюха молодцом, не растерялся. Как настоящий кавалер, помог невесте выйти из кошевки, взял под руку и повел в сельсовет. Только уж слишком серьезно он все это делал. А Тонька сияла маковым цветом. В короткой цигейковой шубке, в кожаных сапожках на каблучке, с пышной прической, прикрытой белым пуховым платком, она казалась выше ростом. «Аккуратная, бойкая будет бабенка, — думал Степан. — Такая в самую стать Андрюхе: быстро обротает его».

И Анфиса помолодела, хоть замуж выдавай: румянец во всю щеку, платок с кистями закинут одним концом на плечо. Подошла к Степану, по-родственному назвала сватом. Шаркнув ладонью по заиндевелым усам, Степан довольно крякнул. Вместе взошли на крыльцо и по лестнице на второй этаж. И вся родня потянулась в сельсовет.

Председателя не оказалось на месте. Секретарша, худенькая, белокурая Зиночка, растерялась.

— Расписку сейчас оформлю. Только поздравлять я не умею, — конфузливо сказала она. — Игорь Акимович сам вас поздравит: должен скоро прийти.

— Учись, учись, голубушка, — наставительно заметила Анфиса. — Чай, не последняя свадьба.

— Сами поздравим по всем правилам, — хвастливо перебил Димка Акулин.

Когда молодые вышли из секретарской, начались поздравления. Кто-то стрельнул в потолок пробкой шампанского, раздобытого невесть где. По рукам пошли два сельсоветских стакана.

Мишка Морозов, приглашенный играть на свадьбе, развернул во всю ширь пестрые мехи хромки, рявкнул самыми мощными аккордами. И пошел сыпать, пошел: пальцы, словно электрические, скачут по ладам. Силен! Другого такого гармониста в округе не сыскать. Неутомимый. Играет без передыху.