Ваня же, подойдя к каменному постаменту, приклонил колено и положил руки на этот всемирный Алтарь. И тут же его захлестнуло потоком образов, звуков, идей. Очнулся он уже снаружи кубического храма, на земле. Ильмера поддерживала его, аккуратно вливая в рот что-то, похожее на тёплое свежее молоко, только очень густое. Рядом стояла Гарафена, а Гагана нависала сверху.
— Пей, пей моё молоко, волхв! — прокаркала чудовищная птица. — Я и птицам всем мать, и всем молоко дающим, тоже мать. В моём молоке и для тела сила, и для духа. И разум оно восстановит, а всё лишнее от тебя отвалится.
— Ну и затянуло тебя, волхв! — выдохнула Гарафена. — Если бы не дочь моя, что тебя от камня оттащила — совсем бы сгорел, если бы не сестра моя, что напоила тебя, дух бы твой распался.
— Да и ты, змеюка, глоток сделай, тебе тоже на пользу пойдёт, — прокаркала Гагана. — Но только один глоток, а то разойдёшься, растворишься без следа!
Мавка с сомнением посмотрела наверх, что поделать — змеи птиц сильно не любят, но Ваня уверенно сказал ей:
— Пей, тут без подставы.
И Ильмера выпила последний глоток птичьего молока из чаши. И что-то в ней изменилось, но вот что?
— Не пугайся, подколодная, не всё сразу поймёшь, а потом ещё и спасибо мне скажешь.
Сказав это, чудовищная птица взмахнула крыльями и улетела.
Ваня к этому времени уже почти пришёл в себя, да и Ильмера тоже, окончательно очухалась после глотка птичьего молока. Гарафена, видя это, принялась выспрашивать. А может просто тянула время, чтобы убедиться, что волхв со своей спутницей уже совсем дееспособны и смогут дойти до своей стоянки по не самой простой тропе. Когда они уже уходили, Гарафена сказала:
— Вы это, ребята, пока тут будете, заходите просто так, потрепаться. А то скучно тут одной. Гагана, конечно, везде летает, вести носит, но без людей всё равно скучно.
Тут Ваня решился спросить:
— А как давно сюда приплывать перестали?
Гарафена задумалась на секунду:
— Лет, наверное, с пятьсот… Нет… поменьше. Как Русь крестили, так народу поубавилось, но всё равно ходили. Даже был монах один, десять лет тут прожил, молился у Алатырь камня, с Гаганой всё беседовал. А вот как-то случилось, словно отрезало! Перестали сюда приплывать и всё! А кто уходил отсюда — больше не возвращались.
— Значит, где-то во времена Грозного? — уточнил Ваня.
— Да, про Грозного царя говорили, но он тут не при чём. А ты, никак, чего знаешь?
— Ну… есть мысли. Может слышала, есть такой орден… — и Ваня рассказал Гарафене, всё, что знал об Обществе Девяти Неизвестных.
— Ходили слухи… Но… нет… ничего такого, чтобы что-то конкретное.
— Они существуют, — уверенно сказал Ваня. — И именно они похитили Свету, чуть не убили Ильмеру. Когда шли сюда, мы столкнулись с ватагой разбойников, где атаманом был кто-то из Ордена и он зачем-то привёл ватагу туда, откуда мы отправлялись на Буян. Судя по тому, что мы слышали, не за долго до нас они убили там одного мага.
— Вот как. Поговорю с Гаганой, пусть полетает, посмотрит… — задумчиво ответила Мать всех змей.
На следующее утро они выступили на лысую гору — куполообразная, окружённая лесом и покрытая лугами горная вершина, доминирующая на острове, она и правда выглядела как выбритая тонзура на голове монаха. Судя по картам, путь туда предстоял не близкий, поэтому Ваня с Ильмерой прихватили с собой припасы на три дня пути, из тех, что запасли когда готовились выйти в море, справедливо рассудив, что пополнить припас можно будет и тут, на месте. Охота тут, вопреки опасениям, оказалась разрешена, а дичина за прошедшие века совсем обнаглела и людей не боялась.
Несмотря на то, что наверх вела не то что тропа, почти что дорога, путь к вершине оказался не прост. И дорога вела вверх, а рюкзаки, в отличие от путешествия по реке, пришлось тащить на себе, и дорога, по которой шли, за несколько столетий без ухода лучше не стала и непуганые звери это не только зайцы и одичавшие цесарки, это ещё и непуганые волки. Хорошо хоть медведя и кабанов не встретили. Идти по горному лугу оказалось тоже не так просто: трава уже высокая и в отличие от леса с его низким подлеском, здесь дорогу пришлось прокладывать буквально грудью. Но, как бы то ни было, к середине второго дня они вышли на самую высокую точку острова (или где-то около).
Встали, огляделись. Берег отсюда был не виден, всё-таки покатость этой «лысины» недостаточно велика для этого, но вот синее-синее море, расстилающееся до самого горизонта, редкие кучевые облака поднимались как башни и на них можно было смотреть сбоку. Какое-то время они любовались открывшимся видом, Ваня даже сделал несколько снимков, прежде чем приступить к делу. Собравшись с духом он выкликнул:
— Ветры, ветры! Вы сильны и могущественны, вы веете во всех землях и даже там, где нет земли. И даже между звёзд проникает ваше дуновение! Вы можете овевать целые континенты и проникать в самые узкие щели! Ничто не укроется от вашего взгляда! Вы же знаете, где моя невеста!