Лесной царь

Скрипели грозно деревья, вырывали из земли скрюченные корни и тянулись за всадниками. Чавкало плотоядно болото, трясина росла всё шире и шире, кусты плевались шипами, лозы оплетали копыта. Спотыкались лошади, грызли удила, роняли с губ пену, хрипели, раздувая ноздри и бока, но рвались вперёд ещё быстрее, подскакивали ещё выше.

Разлапистые ели впереди густым частоколом выстроились, выросли так, что за макушками неба не видно. Заложил вдоль них Гед крутой поворот, а те уж и сбоку подступили. Это конец!

Но не остановились кони, петляя и ускользая от деревьев и от зверей. Гед бросил поводья, поднялся на стременах, вынул из-за пазухи серебряный медальон и воздел его к сумраку, что мешал видеть небо.

— Брат мой, Ветер, помоги, именем матери моей, белой горлицы, заклинаю. Свободы мы просим, что ты и сам ценишь больше всего.

Загудел в кронах ветер, ударил резким порывом. Затряслась в ужасе еловая стена. Хлестал он лес, воя яростно, собираясь в могучие смертоносные вихри. Черным черно стало от поднявшихся со всех гнёзд птиц, малых и больших. Кинулись они на волков и змей, на непокорные деревья.

Повалились ели, вырывал их с корнями ветер. Лишь мелькнула брешь, направил в неё коня Гед, следом за ним собрат юркнул, и снова сошлась еловая стена. Всадники уже мчали прочь во всю прыть. Миновало большое лесное озеро, опушка показалась, за ней волна холмов, на самом высоком из них — Чёрный замок колдунов. Силуэт виднелся: зубья стены будто небо изгрызть вознамерились, пустые глазницы с ненавистью на мир поглядывали.

Погоня отстала, только мигали жёлтые огни между стволами с сожалением, будто хотели, но не могли бежать следом — невидимая преграда не пускала их за границы леса.

Спрыгнул Гед со взмыленного коня и обернулся к опушке:

— Я не бросаю тебя, Ягиня-матушка. Вот только обживусь у людей, и к тебе в гости часто-часто захаживать стану с новыми подношениями.

— Не ходи, сынок, к людям! — загудел лес. — Обманут-обидят, обратно тут же прибежишь. Лишь бы поздно не было!

— Ветер и благословение матери всегда со мной, а защиты сильнее во всём свете не сыскать! — усмехнулся Гед и повернулся к Зофье. — Слезай, коням отдохнуть надо, а тебе — ноги размять. Хорошо держалась!

Она отпустила скрючившимися ладонями лошадь и упала в руки Геда. Ноги занемели, в голове шумело, сердце вырывалось из груди, и казалось, всё тело по косточкам перемололи — одна сплошная боль.

— Расходишься — полегчает. Главное, что мы выбрались, — Гед взял поводья обоих коней и повёл их вперёд к Чёрному замку.

Зофья поковыляла следом. Везде синяки и ссадины. Гед выглядел не лучше, и кони тоже засеклись, на шее и под хвостом с боков — белым-бело. Никогда такой густой пены Зофья не видела.

До холмов-то далеко оказалось, уж и солнце закатное по сиреневым верескам за край горизонта потянулось, а беглецы только-только к замку подкрались.

— Говорили же, что он чёрный, — тяжесть в теле отпустила, снова поболтать захотелось и тревога подзуживать начала.

— Когда-то он сиял белизной на солнце. За это его прозвали Ильзар Сверкающий, — ответил Гед. — А теперь вот чернота да сырость со всех сторон подползают. Видно, траур у него такой по сгинувшим хозяевам.

— Может, не стоит? — засомневалась Зофья. — Ведь хозяевами здесь колдуны были, дела злые творили. Их призраки до сих пор по этим камням скитаются. Люди видят иногда их тени и огоньки, шёпот слышат, заклинания.

Гед засмеялся:

— А я, по-твоему, кто? Единственное чудовище, что здесь жило, давно покинуло эти края и больше не вернётся. Не осталось тут ничего ценного для него.

Они замерли перед воротами с гербом: горлица с мечом в когтях и руны, которыми раньше колдуны писали. Так вот почему мать Геда горлицей величают!

Беглецы вошли в просторный двор. Гед занялся лошадьми: расседлал, вычистил их, расчесал слипшуюся от пота шерсть и навязал пастись на склоне за замком. Дрова здесь были заготовлены, кострище камнями уложено. Гед даже котёл, чтобы воду закипятить, нашёл.

Любое дело у него в руках спорилось. Зофья ничем не могла ему помочь. Вспоминались истории о стародавних временах, когда люди делились на землепашцев, что к дому были намертво прикованы, к полям и садам, и охотников, что странствовали по белу свету, не боялись ни дождь, ни холод под открытым небом встречать, зверей диких и бродящее в ночи лихо стреляли без промаха. Если правда это, так она из землепашцев, а он — охотник, потомок охотников, очень древнего рода.

— А я знаю про твоих родичей! — весело сообщила Зофья, когда Гед вручил ей кусок хлеба с солониной, яблоко и заваренный в чашке ароматный травяной сбор. — Они служили у колдунов, хозяев этого замка. Колдуны были злые, простых людей обижали почём зря. Твоих тоже обидели, те на них войной пошли и сгинули, а ты один неприкаянным остался.

— Почти, — рассмеялся Гед, но чувствовалась в том смехе горечь.

Зофья не понимала его путей, его непохожего ни на что мира, который всегда был рядом, на расстоянии вытянутой руки, но она никогда его не замечала.