Лесной замок

Иногда я буду называть Старика доктором, даже герром доктором (Herr Doktor), однако это не более чем почетное титулование, основанное к тому же на его собственном малопочтенном вранье. Он упорно настаивал на том, что окончил университет и был удостоен ученой степени. В разных случаях мне доводилось слышать от него упоминания Гейдельберга, Лейпцига, Гёттингена, Вены, Зальцбурга и Берлина как городов, в университетах которых он якобы провел долгие годы, и все это было ложью. Бывал он только в Гейдельберге и в Гёттингене, причем в обоих городах — с более чем мимолетным визитом. Наш старый и ученый доктор был откровенным шарлатаном; полуполяк-полуеврей, без какого бы то ни было высшего образования, научившийся, однако же, исключительно собственными стараниями разглагольствовать и держаться с таким высокомерием, словно он и впрямь был доктором философии. Решив на старости лет выглядеть опустившимся пьяницей (странный выбор, потому что он вообще не употреблял спиртного), он точно так же сумел перенять многие повадки в муках доживающих свой век алкоголиков. Это был страшный неряха. Даже его фетровую шляпу сплошь усеяли жирные пятна, потому что он имел обыкновение, поев супа, вытирать рот тульей. Его длинная седая борода пожелтела от никотина. От него несло не только тем, чем положено пахнуть нашему клиенту (хотя мы и стараемся ослабить этот запах), но и вообще чем-то непотребным. Не только одежда, но и мебель в его доме испускали стойкий запах старческой урины.

Тем не менее вид его впечатлял. Фетровая шляпа с высокой тульей, которую он носил не снимая даже в помещении и даже летом, придавала ему сходство с придворным шутом. Расшитая разноцветными лоскутами (пусть и выцветшими), она и впрямь была не столько шляпой, сколько дурацким колпаком. От такого человека трудно ожидать самоуверенности, даже властности, но они были ему присущи. Вне всякого сомнения. У него были на редкость примечательные глаза — синие, как небо на дальнем севере в крайние холода, и полные насмешливых искорок, которые намекали на множество освоенных им, и только им, трюков.

За сорок лет службы Алоис привык видеть по сотне людей ежедневно, и поэтому диковинной внешностью его было не удивить. Более того, он развил в себе умение выигрывать встречу с незнакомцем, причем выигрывать ее буквально в первые мгновения. Путешественники и разъездные торговцы бывали, как правило, застигнуты врасплох неожиданной властностью таможенного чиновника, замешенной к тому же на безусловной компетентности. «Обмануть меня? Даже и не думай!» — вот как он выглядел, и так оно на самом деле и было.

Потому-то главным образом я и обязал Старика встретить отца и сына у порога, держа наготове полную ложку меда, с тем чтобы, не произнеся ни слова, чуть ли не силком запихнуть ее мальчику в рот. К какому бы приему ни приготовился Алоис, подобная встреча наверняка должна была сбить его с толку. Такая дикая выходка. И вместе с тем столь неожиданная щедрость. Причем и то и другое сразу! Самого же Алоиса Старик не удостоил ничем, кроме высокомерной усмешки, как будто пропахшая мочой берлога (можно было подумать, что здесь нашли пристанище пятнадцать кошек сразу) представляла собой некое блаженное царство, в котором repp доктор чувствовал себя, если мне уместно так выразиться, дьявольски в своей тарелке.

Старик завоевал мальчика на раз. На что, на что, а на это инсталлированного мною сна вполне хватило. В глазах у Ади вспыхнул точно такой же восторг, с каким он только что внимал отцу во время прогулки.

Они сели за стол. Старик повозился с чаем (повадки выдавали в нем опытного чаевника). Недовольство, уже испытываемое Алоисом, только усилилось из-за того, что все было обставлено чрезвычайно элегантно. Как будто старый-престарый джентльмен (или даже старая-престарая леди) преподает заведомо неискушенному гостю урок истинной чайной церемонии.

Тем не менее Старика я недолюбливал. При всех своих способностях он не больно-то помог нам; во всяком случае, не на такую помощь я некогда рассчитывал. Какое-то время он ходил у меня в фаворитах и подавал огромные надежды. И было практически невозможно представить, что он на склоне лет превратится в чудаковатого и чрезвычайно вонючего отшельника-пчеловода, пользующегося славой лучшего пасечника во всем замшелом уголке столь богатой на замшелые уголки страны, как Австрия! Многие десятилетия назад моя репутация потерпела изрядный ущерб, когда я безуспешно отстаивал в споре с Маэстро свою веру в этого Магнуса, полуполяка-полуеврея. Разумеется, в ту пору он вел себя с женщинами как истинный сатир. А сейчас стал для меня всего-навсего перманентным разочарованием.