Лесной замок

Отмечу, кстати, что человек этот (звали его Магнус Рудигер) прозвище Старый Чародей носил, мягко говоря, не совсем по праву. Ниспосылаемые им проклятия не отличались особой изобретательностью, а главное, эффективностью. Почувствовав невесть откуда взявшуюся и не вербализированную угрозу (как правило, со стороны Наглых), он обычно защищался от нее так: рассыпал соль по кругу у кухонного стола, за который затем и садился. Вообще-то такая процедура затрудняла доступ к нему не Наглым, а нам, но такое не редкость в общении с незначительными клиентами: на старости лет они принимаются неприятно чудить.

Так или иначе, соседи относились к нему с почтительной опаской. Причудливо одетый, скверно пахнущий, обладающий неприятно громким, даже гулким голосом и при этом знающий о пчелах едва ли не все возможное, он и впрямь считал себя в какой-то мере волшебником. Теша тем самым собственную гордыню. С другой стороны, когда нам случалось изредка пользоваться его услугами, сил на сопротивление бесам у него не было.

Ничего удивительного, что Ади, пройдя через имплантированное сновидение, серьезно преобразился. Впервые обретенная уверенность в том, что он может узнавать и запоминать людей, прежде чем встретиться с ними в реальности, должна была послужить нам существенным подспорьем и в будущем.

Инсталляция пригодилась в годы службы Адольфа Гитлера армейским связным: более двух лет ему приходилось то и дело пробираться в окопы с приказами и возвращаться в штаб полка с донесениями; и то и другое было весьма рискованно; и его вера в собственное предвидение была одним из существенных источников несомненной личной смелости. Но говорить об этом еще рано. До его армейских впечатлений, представляющих собой причудливый сплав нашего воздействия с его собственными отчаянием и решимостью, оставалось еще восемнадцать лет. Закончу на этом обсуждение темы инсталлирования, до тех пор пока не возникнет необходимость вернуться к ней вновь.

Лучше уж проследим за беседой отца и сына на пути к домику Старого Чародея. Разумеется, говорил, главным образом, Алоис; он волновался: предстоящая встреча со Стариком внушала ему изрядные опасения. В конце концов, ему всегда было трудно разговаривать со специалистом, разбирающимся в предмете разговора лучше него.

3

Шли отец и сын быстрым шагом, причем Алоис обрушил на мальчика такое количество новых имен, названий и прочих сведений, что голова у того пошла кругом и запыхался он отнюдь не только из-за быстрой ходьбы. Но ни отстать от отца хоть на шаг, ни пропустить мимо ушей хотя бы слово Адольф не осмеливался. Алоис, как правило не любивший тратить ни время, ни силы на Адольфа, в свою очередь, несколько тяжело дышал. У него был ревматизм, он был заядлым курильщиком, и за долгие годы в его организме набралось достаточно всякой дряни, чтобы передвигаться ему было удобно если и не медленно, то с достоинством. Но внезапное открытие — с мальчиком можно разговаривать — придало его больным ногам новую силу. Алоис не привык относиться к собственным детям с умилением; строго говоря, он и замечать-то их начал, только когда Алоис-младший и Анжела принялись помогать ему на ферме. И вот теперь, нежданно-негаданно, он почувствовал, что и в крошке Ади есть нечто неординарное.

Мальчик, в свою очередь, чрезвычайно разволновался. Еще бы, он оказался наедине с отцом. Он и говорить-то не научился, когда в сознание его уже врезались торжественные слова MEIN VATER[8]. Тучный мужчина, возвышающийся над ним, казался Адольфу человеком-горой. Алоис внушал сыну такое же благоговение, как Кларе — Тот, кого она называла der gute Gott[9].

Мальчику страшно хотелось понравиться отцу! Прогулку они начали в полном молчании, и ничто не нарушало его, пока Ади не нашел подходящих слов.

— А что, пчелы были всегда? — Вопрос был прост, но исключительно перспективен.

— Да. Всегда. Пчелы… они живут на земле давным-давно.

— Очень-очень давно?

Алоис в шутку шлепнул мальчика по макушке. Явное желание Адольфа сначала завести, а потом и поддержать разговор позволяло Алоису блеснуть благоприобретенной эрудицией.

— Да, очень-очень. Может, они появились даже раньше, чем мы. И не было и дня, когда бы мы не старались украсть у них мед. — Алоис рассмеялся. — Уже в бронзовом веке люди лакомились медом, и я собственными глазами видел у нас в Линце, в музее, под стеклом, старинные гравюры, гравюры эпохи Средневековья, на которых запечатлены сцены пчеловодства. Это был уже очень серьезный промысел. Хотя и варварский, чудовищно варварский.