Несмотря на ревматизм, Алоис шагал довольно стремительно. Грудь маленького Ади бурно вздымалась; мальчика раздирали противоречивые чувства: восторг оттого, что он разговаривает с отцом, и страх, что он за ним не угонится (Ади и сейчас уже не столько шел, сколько бежал вприпрыжку). На него обрушился водопад незнакомых слов и словосочетаний. В августе, когда он стоял под ореховым деревом, внезапный порыв ветра сорвал с ветки три ореха; твердые, как камешки, они попали ему прямо в темя, но было во всем этом что-то такое властное и вместе с тем естественное, что мальчик даже не решился заплакать. Ему показалось, будто сами орехи приказывают не издавать ни звука. И сейчас такими орешками оказались «бронзовый век» и «эпоха Средневековья», хотя про Средневековье он вроде бы уже где-то слышал. С чем-то оно было связано. Может быть, с Карлом Великим. Но и речи не было о том, чтобы перебить отца и попросить уточнений. Мальчик несся вперед, сжигая кислород в легких.
— В Средние века, — продолжил Алоис, — вообще не было ульев. Люди выходили на промысел, едва заметив, что где-нибудь зароились пчелы. А где они роились? В древесных дуплах, где же еще! Найди такое дерево, залезь в дупло и бери мед, пока пчелы не закусают тебя насмерть. Вот как тогда поступали. Но этого было мало. Помимо меда людей интересовал пчелиный воск. Из него делали свечи. И зажигали их у себя в лачугах. Каждый вечер! Но за это приходилось расплачиваться. Укусами, великим множеством укусов. А потом, откуда ни возьмись, появлялся твой герцог. Или барон. И, если он узнавал о том, что у тебя завелся медок, с ним приходилось делиться. И забирал он себе изрядную часть. Ты только представь! А чем, как ты думаешь, он расплачивался? Расплачивался луком, да не тем, который едят, а тем, из которого стреляют. Потому что в лесу водились медведи и тоже искали мед. Представь себе, в какую ярость впадали пчелы, когда к ним в дупло лез мохнатой мордой медведь! Потому что человека искусать еще можно, а как ты искусаешь медведя? У него такая толстая шкура! Пчелы старались жалить его в глаза. Но это не помогало. Он по-прежнему искал мед. Вот поэтому человеку и понадобился лук — чтобы убить медведя, лезущего в дупло. Конечно, много меда в дупле после него не останется, но какими-то каплями разживешься. Или медвежатиной. А при самом удачном раскладе можно было разжиться и медом, и медвежатиной.
У Ади пересохло в горле от волнения. Они как раз шли небольшим леском, и мальчик уже изготовился к встрече с медведем. Со страшным косматым медведем.
— Иногда, — продолжил Алоис, — холодным осенним днем, примерно в ту же пору, что и сейчас, человеку удавалось найти сухое дерево, мертвое дерево, которое вот-вот само упадет, а в нем — дупло, а у входа в дупло вьются пчелы, потому что там, внутри, им будет теплее. И какой-нибудь предприимчивый парень решал свалить это дерево. Но действовать ему приходилось осторожно. Главное, не трясти его слишком сильно! И приступать к делу лучше вечером, когда пчелы затихают, особенно в холода, и тогда этот парень на пару с сыном или, может, на пару с братом валил дерево и относил его куда-нибудь поближе к собственному жилищу, чтобы извлечь из дупла остатки меда.
— А как же медведи? Что, если они придут?
— Да, медведи. Но парни того сорта, о котором мы сейчас говорим, были способны завалить первого же медведя, который к ним пожалует, и прибить его голову к дереву у дверей. Других медведей это отпугивало. Да, вот так все и начиналось. А что теперь? Во что превратилось пчеловодство? В своего рода хобби. Немного рискованное, пожалуй, зато, несомненно, прибыльное.
— Хобби, — повторил мальчик, запоминая еще одно новое слово.
— Но скоро, — сказал Алоис, — у этого дела появится промышленная перспектива.
Дальше они зашагали в молчании. Вообще-то Алоис сказал не «хобби», а «конек» — Das Steckenpferd, и вот у этого-то конька скоро должна была появиться промышленная перспектива. Мальчик был сильно смущен. Но так сильно сбился с дыхания, что, даже решись он на новый вопрос, того было бы не задать.
И вдруг Алоис резко остановился. В конце концов до него дошло, что мальчик выбился из сил.
— Присядь, — он указал сыну на придорожный камень и сам сел на другой, рядышком. И только тут ревматизм напомнил о себе болью в коленях. — Тебе необходимо понять, — сказал он, — что пчеловодство — это не шуточки. Мед сладок, но пчелы сладкими не бывают. Они даже друг с дружкой порой обращаются жестоко. Предельно жестоко. А знаешь почему?
— Нет, не знаю. — Глаза у Ади загорелись. — Но прошу тебя, отец, расскажи!
— Потому что они подчиняются одному-единственному закону. И этот закон понятен любой пчеле. И гласит он: наша пчелосемья должна выжить любой ценой. Поэтому никто не вправе лениться. Наш рой лени не терпит. — Он сделал паузу. — Правда, трутни — лентяи. Но и у них имеется предназначение. И когда они сделают то, что от них требуется, с ними кончают. От них избавляются. Раз и навсегда.
— Их убивают?