«Распоряжение, — называлась бумага. — Учитывая важность подготовки и проведения линейных испытаний опытных образцов двенадцатиканальной аппаратуры уплотнения одночетверочных кабелей сельской связи, проводимых в лаборатории № 12, с целью ускорения работ, обязываю работников лаборатории № 17 являться в лабораторию № 12 для дачи консультаций по первому требованию конструкторов».
— Сама сочинила? — мрачно спросил я.
— А чего?
— А того, что пойди и перепечатай. Приказы начальства надо печатать на нормальной белой бумаге и не заворачивать в них пирожки!
— Ну и подумаешь, тоже мне, нашелся, — обиделась она.
— Вот и подумай на досуге! И вообще, где ты берешь эти листочки в клеточку? Из старых школьных тетрадей вырываешь, что ли? В такие листочки только клюкву да семечки заворачивать!..
— Ах так! — воскликнула она. — Это, значит, ты прозвал меня торговкой семечками! Я так и знала!
— Торговка и есть! Бери свой паршивый огрызок и убирайся!
— Сам ты слесарь, слесарем и останешься! Красавчик! — выкрикнула она, направляясь к дверям.
— Э, погоди! Что значит: «проведение линейных испытаний»? Это мне, выходит, и на полигон вместо них ездить?
— Выходит… — ехидно проговорила она и скрылась.
Заходила Полина. Она рассеянно и вяло послонялась из угла в угол, потом опустилась посреди комнаты на табурет и застыла. Ее поза и устремленный в одну точку взор выражали полное душевное истощение и апатию. Из нее будто вынули стержень…
— У тебя были там обрубки волноводов, — как во сне пробормотала она. — И еще — где наш резонатор?
— Спроси у Фаддея.
— Да, еще… Что-то хотела еще спросить и забыла… Да, сходил бы ты к ним, там у них блок один проваливается…
— Куда это он проваливается?
— На салазках плохо держится.
— Начинается!
Она не отвечала, тупо глядя в одну точку.
— Полина, а Полина! — позвал я ее.
Она с трудом перевела взгляд на меня.
— Полина, а почему ты тогда не вышла за меня замуж?
— Глупая была, и ты виноват, — вяло отвечала она.
— Чем же это я был виноват? — спросил я.
Она было собралась ответить и тут же опять сникла.
— Потом, — сказала она, — потом как-нибудь скажу. Сейчас не получится.
Но я не собирался оставлять ее в покое. В конце концов, что я им, зачем они впутывают меня в свои отношения, зачем мне все это знать, какое мне дело?!
— Посмотри, на что ты похожа, — сказал я. — Сидишь, как сырая квашня. Разве можно такую любить? Возьми себя в руки. Или ты думаешь пронять его слезами?
— Ой, не надо, — сказала она. — Его ничем не проймешь. Ему нельзя причинить никакого зла. Боль — это зло. А он хочет радоваться жизни. Он прав. Любое оружие против него бессильно.
— Но при чем тут оружие, зачем бороться? Будь сама собой, это самое сильное оружие.
— Вот и он требует того же. Естественность, выдержка и последовательность… А меня же нет, нет! Я раздавлена. Требовать естественности от человека, попавшего под поезд!.. Только он вообще ничего не требует.
— Ну и замордовал он тебя, негодяй! — сказал я.
— При чем тут он, он тут вообще ни при чем. Он же не лгал, не соблазнял, не обещал, я сама навязалась.
— Он тебя не любит.
— Любит, не любит, — взорвалась она. — И слова-то такого давно нет, вышло из употребления. Есть отношения…
— Но ты-то его любишь. И каждый человек отдает себе отчет, любят его или нет.
— А откуда ты взял, что я его люблю? Может быть, мы оба любить не способны, не дано нам это. Обрела достойного противника, вот и все, нашла коса на камень. А умри он завтра, я только рада буду.
И она вдруг заговорила быстро-быстро:
— Я завишу от него на каждом шагу, есть только его настроения, я не знаю, что он сделает в следующий момент. Он не знает элементарных человеческих мучений и считает, что я притворяюсь, что я все выдумала. Я ловлю моменты, как собачка. Это страшно, низко, грязно — это называется падением. И чем ниже я падаю, тем он беспощаднее… Он так молод! И никогда, никогда не сократится это расстояние, мы никогда не прочтем вместе ни одной книги, не прослушаем одну музыку, не посмотрим вместе ни одной картины. Время стоит между нами, время! Все движения во времени параллельны. Он живет каждый момент, а мы уже от раза до раза… Ожидание лучшего, мечты, воспоминания, все это — простой во времени. Разрываемся между прошлым и будущим и пропускаем настоящий момент…
— В чем дело? Почему мы все твердим о его молодости? Будто сами мы уже старики… — сказал я.
— Да, да, — бормотала она. — Я понимаю его и понимаю тебя, но где, с кем я сама — этого я не понимаю. Что так, что наоборот, мне все равно; потеряна точка отсчета; добро и зло, правда и ложь, чистота и грязь — все это понятия относительные. Относительно чего? Я не знаю. Даже тепло или холодно — я не всегда могу понять…