Лесные качели

Если, конечно, можно назвать жизнью тот простой, в котором мы очутились.

Город был старый, деревянный и какой-то серый. Высокие сибирские заборы и деревянные мостовые, зелени мало, и много пыли. Уютом город не отличался. Это был крупный железнодорожный узел и конечный пункт новой ветки, на строительство которой мы приехали.

Весь город был занят этим строительством, и было просто непонятно, чем же он жил до него. Все учреждения, столовые, магазины и каменные многоэтажные коробки, что обрамляли город по окраине, — все это принадлежало строителям и обслуживало строителей.

Строители оживляли и украшали город своей молодостью и здоровьем. Стройка была комсомольской и показательной. Строители, все больше молодежь, работали на чистом воздухе, выглядели сильными, загорелыми, беззаботными и отличались такими зычными голосами, что разговаривать им приходилось не иначе как через улицу, что они и делали. В столовой, в автобусе или в конторе от их голосов буквально дрожали стекла, и человек непосвященный вздрагивал и шарахался с непривычки. Непосвященных тут, впрочем, почти и не было. Все со всеми здоровались и, даже будучи незнакомы, вступали в разговоры прямо на улицах, с беспечной, полноценной откровенностью расспрашивали и рассказывали о себе.

И только в небольшом парке, зажатом между двумя вокзалами, старым и новым, под запыленными старыми липами, где устраивались танцы, на этом небольшом клочке земли с вами уже никто не здоровался и лица гуляющих девочек не обращались к вам. Их взгляды холодно проскакивали мимо, не задевая вас своим вниманием. И это не было дикарством, или смущением, или желанием скрыть интерес — они действительно не замечали вас, вы не входили в круг их интересов, связей и надежд, вы были чужими, а здесь это не имело ценности. Здесь чужими не интересовались, им вполне хватало своей жизни, а чужие, естественно, выпадали, на них не было ни сил, ни интереса.

Нас не замечали.

Было еще кино, которое мы исправно посещали. А больше не было ничего.

Город жил строительством и к безделью не располагал. А мы бездельничали уже почти неделю. Все упиралось в инженера Муху, который единственный был в курсе нашего задания и находился на противоположном конце строительства, в городе Абакане. Он разговаривал с нами по телефону, узнавал, как мы тут устроились и не нужно ли чего, а то он вмиг распорядится. Словом, проявлял трогательную заботу и внимание, а сам все не появлялся.

Мы же, предоставленные самим себе, при наших-то отношениях, хирели день ото дня и давно бы возненавидели друг друга, если бы можно было ненавидеть еще сильнее.

Жили мы в старинной гостинице, одноэтажном приземистом сооружении, построенном буквой «П» и окруженном со всех сторон непроницаемой живой изгородью из пыльных акаций. Внутри было сумрачно и пусто, много ковровых дорожек и фикусов, но мало света и воздуха. В номерах были очень мягкие кровати, но это было единственное удобство, которым располагала гостиница. Почему-то приходили на ум купцы, и золотоискатели, и связанные с ними мрачноватые убийства: удушение подушкой или удар слитком по черепу. Но эта экзотика очень быстро поднадоела и теперь нагоняла тоску, доходившую, благодаря круглосуточному лежанию в номере, почти до отчаянья. Болтаться же по городу или мозолить глаза в конторах было просто неловко.

Графиня совсем раскисла и опустилась. Нечесаная, неряшливая, бродила она по гостинице, как тень прошлого, как бродили тут когда-то такие же нечесаные девки с похмелья. Позевывала, пила чай с коридорной, жаловалась на судьбу, на жесткость воды и отсутствие удобств.

Поленов к ней снова охладел, но она на это почему-то не жаловалась…

Бродила, бродила и вдруг исчезла. День нет и два, мы уже начали не на шутку волноваться, но тут она появилась, бодрая, подтянутая и даже загорелая. Она возбужденно рассказывала нам про какую-то замечательную прорабшу, которой она помогала переезжать в новый дом, в котором и жить-то ей придется недолго, потому что раз уж построили дом, то стройке конец, и тогда будет другая стройка, и опять прорабша будет жить в вагончиках, как живет уже сорок лет, потому что такая это женщина, канцелярии она просто не выносит.

И я вдруг с удивлением отметил, что выглядит Графиня как все строительные девчата и одета точно так же, в закатанные по колено штаны, белую декольтированную рубаху, и даже белый платок на голове повязан так же низко на лоб.

На следующий день она рассказывала, как им с прорабшей удалось выменять в железнодорожных мастерских несколько рельсовых пилок на старенький моторчик, который все равно идет на слом, а там в мастерских его еще можно подремонтировать…

Второй раз эта удивительно живучая женщина обходила нас на повороте, и мы только глупо глядели ей вслед.

Но всему приходит конец, и вот мы снова в пути.