Еще удивляла Егорова неприязнь детей к Славе Ларину. Они откровенно недолюбливали Славу, считали его выскочкой и кривлякой. Для Егорова все они были очень похожи, и он недоумевал, откуда вдруг такая враждебность, почему они не взяли Славу в свою компанию. Он полагал, что определенную роль здесь играет Зуев, что именно он настраивает ребят против Славы, и ему было обидно за мальчика, так несправедливо отринутого и теперь обреченного на одиночество. Он жалел Славу, пока однажды вдруг не понял, что вовсе не ребята оттолкнули его, а сам Слава первый не захотел почему-то войти в их компанию, пренебрег ими.
Тогда же, под горячую руку, Егоров, сидя на веранде и наблюдая, как Слава рисует стенгазету, напрямик спросил у мальчика, почему он не примкнет к такой интересной компании, хотя бы для того, чтобы послушать их замечательные магнитофонные записи.
Слава отвечал, что он не любит музыку.
Егоров удивился. Тогда Слава сказал, что разделяет отношение Толстого к музыке. Егоров спросил, что это за отношение. Слава объяснил, что музыка слишком расслабляет его, мешает ему сосредоточиться, уводит от реальности и навязывает ему чужие чувства и настроения, которые сбивают его с толку и мешают разобраться в собственных ощущениях и переживаниях.
Егоров поразился такому взгляду на музыку у столь юного человека и, естественно, захотел узнать, какие чувства и переживания волнуют мальчика. Но Слава уклонился от объяснений. Он был еще более неконтактен, чем все эти «продолговатые». Он рассеянно выслушал Егорова.
— Если бы я мог сформулировать для вас и для себя все мои мысли и сомнения, они бы меня больше не волновали, — сказал Слава.
Он сказал это таким взрослым серьезным тоном, с таким мучительным напряжением нахмурил брови, с таким раздражением и досадой взглянул прямо в глаза Егорову, что тот невольно смутился.
«Оставите вы меня когда-нибудь в покое!» — не говорил, кричал этот сумрачный взгляд.
И Егоров оставил его в покое. Он понял сущность Славиного конфликта с «продолговатыми». Замкнутый, самоуглубленный Слава был взрослее, умнее и серьезнее этих парней. Они ему были не нужны. Слава перерос их духовно, ему не о чем было с ними разговаривать, они не понимали его.
Тщетно Егоров искал в Славе черты сходства с Глазковым. Их не было.
Лагерь лихорадило. Шли последние приготовления к празднику. Все бегали, возбужденно и таинственно шушукались.
— Таисия Семеновна, одолжите нам свое кружевное покрывало и накидку. Ну честное слово, не порвем! Ну пожалуйста, — Светланка даже на месте стоять не могла от возбуждения. — И птичку тоже, клетка у нее красивая!..
— Нет, птичку не дам, и не просите! И, пожалуйста, не увлекайтесь, чтобы без лишних…
Но Светланка уже бросилась дальше.
— Эй, Натан, кто обещал удалить детей? Болтаются тут под ногами, во все нос суют…
Подбежала к Анине и стала шептать ей что-то на ухо. Потом они вместе побежали к Славе и стали шептаться втроем.
— Только, чур, никому, полная тайна!
Егоров стоял над обрывом. Кто-то привязал на хвост лошади большой красный бант. Тут же над обрывом держала длинная труба, на которой любили сидеть «продолговатые». Она была такая длинная, что в нее даже никто никогда не лазил, в нее только заглядывали. Подлетела Светланка, заглянула в трубу. Егоров покосился на нее.
— Матвей Петрович, нам нужен Нептун, — возбужденно заявила Светланка.
— Нептун?
— Ну да, Нептун, царь морей, ну этот, с вилами и бородой…
— А… — сказал Егоров, — царь морей. — Вид у него оставался озадаченным.
— Мы готовим водный праздник, будет факельное шествие, костры. Я оформляю спектакль. Это еще секрет, никто не должен знать, и вот не хватает только Нептуна!!!
— Очень интересно, — проговорил Егоров, беспомощно барахтаясь в этом потоке информации.
— Так и знала, что вам понравится. Бороду сделаем из зелени, корона уже есть, вода в озере совсем теплая… Медсестра выделяет вам сто грамм спирта, так что не простудитесь…
— Я? — удивился Егоров. — При чем тут я?
— Ну а кто еще, кто? Натан, что ли, с его секундомером, или Таисия Семеновна? Нет, кроме вас, некому. Да вы не беспокойтесь, никто даже не узнает, полная тайна! Надо же, надо для дела! Нет, это невыносимо, долго вы еще будете ломаться?..
Нет, Егоров не мог с ней спорить. Если Светланке что-то было нужно, ей подчинялись все — и большие, и маленькие. Все пасовали перед ее натиском. И он засмеялся.
— Согласны, согласны! Уговорила! — запрыгала она. — Царь выйдет что надо! Есть в вас что-то глубоководное… Лошадь… — взгляд ее озадаченно впился в лошадь. — А лошади ныряют?.. Ну да ладно… — И она устремилась прочь.
Из-под обрыва вылез Зуев.
— Вы согласились быть Нептуном? — спросил он.
— Ну и что, если согласился? — растерянно пробормотал Егоров.
— Ну и напрасно. Станете посмешищем для всего лагеря. Вы что, не знаете Светланку? Не связывайтесь с ней. В прошлую смену из-за нее от нас пионервожатый сбежал, он даже плакал из-за нее.
— Ну ладно, ладно, — смущенно проворчал Егоров, — ничего я не связываюсь…
— И не думайте, что я подслушивал. Я вас страхую, — бросил Зуев на прощанье и снова исчез под обрывом.