Лесные качели

Все эти странные метаморфозы прямо-таки удручали ее. «Неужели я такая легкомысленная? — подумала она. — А может, я того… поехала с горя?» И тут ее разобрал такой приступ хохота, что она закрыла лицо руками и убежала подальше в беседку. Там она нахохоталась вдоволь.

«Пусть думают, что со мной истерика, — смеялась она. — Впрочем, что же это такое, если не истерика?»

Но смех кончился, а чувство свободы и легкости не проходило. Надо было побыть одной и подумать, что же все это значит.

К ней с озабоченным видом спешила Таисия Семеновна. Она ласково обняла девочку за плечи, потрепала по волосам, словом вылила на нее бездну мягкого сочувствия, участия и поддержки. Анина терпеливо вынесла все и вдруг искренне и глубоко пожалела эту старую добрую женщину, которая всю жизнь заботится и волнуется о них. Пусть бестолково, сумбурно, но она искренне любит ее, Анину. И Анина ясно поняла, что такой беззаветной любви в ее жизни будет не так уж много. Много будет всяких и разных отношений, сложных и бурных, но любви… На мгновение Анине стало тревожно. Но радость этого утра, казалось, ничто не могло омрачить. Анина была сильной, молодой и красивой. Жизнь больше не пугала ее, она принимала ее на себя, трудную, сложную, всякую. Ее неплохо подготовили к жизни, и мужества ей было не занимать.

Потом она сидела с книгой в беседке. Мимо прошаркала своими глупыми стоптанными башмаками эта вареная репа Настя… Анина с привычной опаской покосилась ей вслед. Настя почувствовала ее взгляд, обернулась и посмотрела на нее. Анина вздрогнула под ее взглядом. Она не верила своим глазам. Перед ней была настоящая сказочная красавица, томная, ленивая, большая. Это была красавица в чистом виде, обыкновенная сказочная красавица. И ее, Анины, отвращение и презрение к Насте свидетельствовали только о несовершенстве самой Анины, о ее слабости и беспомощности.

Впервые в своей жизни перед лицом этой первозданной, натуральной и самобытной красоты Анина поняла всю условность своих суждений о людях. Всю жизнь она делила людей по сортам и категориям в зависимости от их манер, одежды, воспитания и происхождения. Настя была рождена, чтобы открывать людям глаза на всю глупость и пошлость таких делений.

«Нельзя сортировать людей и самоутверждаться за счет этого, — думала Анина. — Каждый человек иной, каждый имеет право на себя и каждый прекрасен по-своему».

Не замечать Настиной красоты могли только люди с начисто испорченным вкусом, совершенно без всякого вкуса к жизни. И как это их угораздило так заморочить друг друга? Где они взяли эти меры для оценок? Какой же условный, карточный, зыбкий домик они создали для себя и похоронились в нем! О, как давно променяли они натурального соловья на искусственного!

Молодец Славка, он первый вырвался из детства! Он сделал это бессознательно, инстинктивно, и долго еще не поймет своей победы, и долго еще будет стыдиться ее, и долго еще не поверит в свой талант. А ведь талант у него явный. Только подлинно талантливый человек мог выкинуть такое. Но нет, это выкинул не человек, человек тут ни при чем, это выкинула его талантливая природа. Да, природа у Славки талантливее и сильнее его. И если он этого не поймет и будет бороться с собой, он может сломать себе шею.

Анина встала и отправилась на поиски Славы. Ей очень хотелось поглядеть на него и проверить все свои доводы. Он сидел на трубе возле лошади и читал «Пиквикский клуб». Анина подошла и села рядом. Славка не поднял глаз, но краска залила его лицо, шею, уши. Его смятение передалось Анине, а тут еще эти любопытные взгляды со всех сторон. Анина в досаде повела плечами, точно стараясь стряхнуть с себя эти липкие взгляды…

Славка поднял глаза и посмотрел на нее. Анину ужаснул этот взгляд — столько холода и какого-то жалкого отчаяния было в нем, — это был взгляд зверя в капкане… Анина не почувствовала злорадства, а лишь жалость и страх за Славку. Ей хотелось помочь ему, но она растерялась и не могла найти слов.

— Ты молодец, Слава, — сказала она с какой-то не очень ловкой интонацией. — Ты прав, Настя достойна твоей любви.

Но Слава не поверил ей, он не доверял уже никому. Всюду ему мерещились насмешка и злорадство.

— Играешь в благородство, — вспыхнул он. — Оставьте меня в покое!

Анина было расстроилась, но, посидев в сторонке и поразмыслив, поняла, что дела обстоят не так уж плохо. Как бы там ни было, Славка вырвался из своей изолированной душной детской. И пусть ему сейчас больно и непривычно вдыхать этот слишком живой и насыщенный для него воздух, но главное сделано, он вырвался, он живет.

Надо было побыть одной, подумать о себе. Анина чувствовала, что должна это сделать немедленно, что такие моменты в жизни не часты и нельзя их упускать. Ради этого момента она трудилась много лет. Копила по крохам, по мелочам чужой опыт, чужие знания, все было ради этого момента прозрения и перерождения.