Лесные качели

Егоров чувствовал, что все они расстаются навсегда. Будущим летом они, возможно, встретятся снова, но встретятся заново, как новые люди. У него на глазах происходил процесс распада целого на составные элементы… Он растерялся перед неумолимостью этого распада и, повинуясь внезапному порыву, выскочил на станции и купил конфет и лимонада.

Последовало короткое судорожное оживление… Таисия Семеновна привычно растрогалась и прослезилась, потом потребовала тишины и сказала свое прощальное слово:

— Этим летом кончилось ваше детство. — (В вагоне ехали только старшие.) — Вы распрощались с ним навсегда. Проводы были тяжелые, но я считаю, мы с честью выдержали испытание. Запомним же это лето, последнее лето вашего детства.

«Однако же она совсем не глупа», — отметил про себя Егоров.

Он не знал, что эти слова Таисия Семеновна произносит уже, наверное, в сотый раз и столько же раз с новой силой и болью заново переживает этот сюжет…

Егоров скользнул взглядом по вагону.

Анина и Слава, сидя рядом, сосредоточенно изучали каждый свою точку.

Егоров догадался об их молчаливом заговоре: родители ожидают увидеть их вместе…

Настя не выглядела больше такой отрешенной и сонной, тень тревоги порой пробегала по ее все еще безмятежному лицу.

Зуев в свободной и живописной позе созерцателя на самом деле исподтишка следил за Славой.

— Жизнь всегда дает достаточно оснований как для положительных, так и для отрицательных обобщений. Все зависит от людей. Сильные, здоровые и добрые люди делают положительные выводы, слабые и злые — отрицательные. Будем же сильными, смелыми и добрыми… — говорила Таисия Семеновна.

Егоров смотрел в окно на проплывающий мимо карельский пейзаж. Он думал, и, как всегда при этом, вид у него был довольно свирепый.

Он думал о том, как жизнь избегает штампов и шаблонов, как она боится их и какие неожиданные финты и фокусы выкидывает порой, чтобы только их избежать. Егоров вспоминал, с каким настроением ехал всего месяц назад в этот лагерь, какие мечты и помыслы вынашивал в себе, как надеялся с ходу подружиться с детьми, завоевать их доверие, стать для них нужным и даже необходимым. Он мечтал покорить их своим героическим прошлым, своим незаурядным жизненным опытом. А сколько замечательных боевых историй он тогда заготовил для детей. Они ему так и не понадобились. Дети оказались куда взрослее, сложнее и серьезнее, чем он предполагал. И прав был Слава, когда сказал: «Мы старше вас во времени…»

Эта дурацкая история с лошадью сразу спутала все карты. Кто мог предусмотреть такую глупую историю? Нет, у жизни свои ходы…

Зуев задумчиво смотрел в окошко.

— Зуев, — окликнул его Егоров. — Скажи, зачем ты притащил тогда в лагерь эту лошадь? Для куражу, да?

— Нет, — Зуев задумался, будто воспоминание уже принадлежало далекому прошлому. — Вы тут ни при чем, вы просто подвернулись тогда. Это я для Светланки, она всегда мечтала иметь лошадь, я слышал, она говорила…

— Ну ладно, лошадь тоже ни при чем. — Егоров ласково потрепал мальчика за плечо, и тот застенчиво улыбнулся ему.

Лошадь, действительно, была ни при чем, сам он был хорош. Надутый фанфарон, он мечтал войти в лагерь победителем и всех сразу потрясти, покорить, приручить и осчастливить. Только его тут и ждали. Да не будь этой злополучной лошади, жизнь придумала бы еще фокус поглупее. У нее, у жизни, свои ходы, ее не проведешь. Она не выносит банальности.

Нептун! Как он тогда растерялся! Тут уже работала Светланка, ее штучки! Такой палец в рот не клади, проглотит. Прав был Зуев со своей страховкой. Такая кого угодно заморочит.

А лента Мебиуса! Если кто думает, что это простой фокус, — тот сам дурак. Ничего более загадочного он, Егоров, в жизни не видел. А ведь он давно знал об этом эффекте, знал, но не придавал значения, не впускал в свое сознание. А тогда вдруг ум за разум заехал. Права Таисия Семеновна: случай массового психоза — не иначе.

Начиная с похода все вроде бы наладилось. Разговор со Славой состоялся, Егоров им доволен. И пусть ему не удалось подружиться с мальчиком, не удалось расколоть его, — это сделали за него другие силы, силы куда более примитивные и мощные, — но интерес Егорова к Славе от всей этой истории только возрос. Что ждет в будущем этого загадочного мальчика? На каких самолетах тот будет летать или какие картины напишет? Многого Егоров не увидит, не застанет, в двадцать первом веке ему уже не жить. А Слава к тому времени только войдет в зенит — мальчик рожден для двадцать первого века.

Прав был Глазков, когда говорил о новом поколении, поколении победителей. Его воображаемый сын будет победителем. И пусть Егоров не передал ему привет от Глазкова, не мог передать, но жалеть тут ни о чем не приходится. Жизнь продолжается, и это — главное.

15

Осенью Егорову удалось устроиться в интернат, где жил и учился Зуев. Он был оформлен военруком, но одновременно работал внеклассным воспитателем, то есть проводил с детьми их свободное от учебы время: ходил на экскурсии, в кино, совершал прогулки и вылазки за город.