Лесные качели

Отношения с Зуевым налаживались с трудом. Мальчик был не из таких, которые раз навсегда бросаются к вам на шею и повисают на ней, как гиря. Да и Егоров к такой породе людей не принадлежал. Любые отношения давались ему со скрипом.

После лета Зуев сильно изменился и продолжал меняться с каждым днем. Он возмужал, огрубел и помрачнел, он на глазах превращался из подростка в парня. В жизни он больше всего ценил собственную независимость. К довольно строгому режиму интерната привыкал с большим трудом, то и дело срывался, дерзил преподавателям, пропадал без разрешения. С коллективом держался высокомерно и снисходительно, как с недоразвитыми, а с начальством так и вовсе враждебно. Он не одобрял поступления Егорова в интернат. В первое время откровенно избегал его и называл при обращении «начальник».

— Начальник, я сегодня должен навестить свою мамашу, — нехотя сообщал он и уходил, не дожидаясь официального разрешения.

Уже не раз Егоров выходил из себя.

— Не называй меня начальником, — требовал он.

Зуев нехорошо усмехался и уводил глаза в сторону.

— Напрасно вы сюда подались, начальник, — ответил он ему в последний раз. — Жили бы у себя дома, я бы к вам в гости ходил, глядишь, могли бы подружиться, а тут…

Он не любил интернат, мечтал уйти в ПТУ, чтобы поскорее получить специальность и начать самостоятельную жизнь. Но мать умоляла его сначала кончить школу, и Егоров тоже не хотел терять мальчишку из вида. Почему-то он был уверен, что их отношения рано или поздно наладятся и он сможет быть полезен Зуеву. Но пока что приходилось только надеяться.

В последнее время ситуация еще больше осложнилась. Зуев стал пропадать все свободное время. Он подрядился халтурить в какую-то шарашку по ремонту квартир и приходил в интернат только ночевать. На педсовете он заявил, что ему нужны деньги, чтобы носить передачи больной матери, и если воспитателей это не устраивает, то он может хоть завтра покинуть интернат навсегда. Учился он неплохо, и его решили оставить ввиду особых обстоятельств. Но самое страшное, что он стал понемногу выпивать. Уже не раз, когда он возвращался поздно вечером в интернат, от него явственно попахивало спиртным. Пока что это заметил только Егоров, он держал это открытие в секрете, но сам был в полной растерянности. Не знал, что делать, как помочь парню. В лагере, на свободе, Зуев был совсем другим, он еще был дерзким, строптивым мальчишкой. За лето он вырос, возмужал и в город вернулся совсем в новом качестве, будто вдруг переродился, зачеркнул, изжил в себе все детские сантименты, заносы и привязанности. Он матерел на глазах, и Егоров беспомощно наблюдал это перерождение и волновался. Ему все время казалось, что Зуев однажды не вернется в интернат, исчезнет навсегда, только его и видели.

Кроме того, был еще один веский фактор, почему Егоров не мог приблизить к себе Зуева. Он даже домой не мог его пригласить. Там жила Светланка, которой пока что просто негде было жить. Как выяснилось по возвращении в город, Светланка была родом из-под Львова, из лыжно-курортного местечка Ясеня, и в шутку называла себя гуцулочкой. В годы учебы она жила в общежитии, потом вышла замуж и жила у мужа. Недавно она развелась и теперь временно поселилась у Егорова, тем более что он почти все время проводил в интернате и порой даже оставался там ночевать. Егоров не возражал. Его смущала только временность этого явления и еще убогость своего жилища. Он бы мечтал принять и поселить свою любовь по-царски.

Егоров скрывал от Зуева свои отношения со Светланкой, справедливо полагая, что Светланка всегда может исчезнуть из его жизни, а Зуев останется. Он весьма опасался разоблачения, но не мог добровольно отказаться от Светланки — это было выше его сил.

Они встретились в фойе кинотеатра нос к носу. Все трое ели мороженое, и этот факт почему-то не разрядил, а наоборот, только усугубил ситуацию. Чтобы правильно отреагировать, надо было сосредоточиться, а тут это мороженое. Оно отвлекало внимание, капало в рукав, его надо было лизать. Так и стояли друг против друга, как дураки, и бубнили что-то про кинокартину, про погоду и осень. На улице был кромешный мрак, снег с дождем, и даже в фойе кинотеатра это ощущалось. Было тускло, сыро и неуютно. Отсыревшие неприкаянные зрители, зябко поеживаясь, топтались возле выставки киногероев гражданской войны. Мороженое было отвратительное, холодное и пахло картоном…

Как не хотелось ему в этот злополучный субботний вечер вылезать из дома! Сидели бы себе тихо у телевизора, попивая коньячок. Но Светланка маялась бездельем, тосковала и рвалась прочь, на волю. Ей до зарезу надо было посмотреть какой-то новый американский боевик, на который они, разумеется, не попали.