Лесные сказки

      Лето выдалось довольно жарким, и каждый вечер в пруд под моим окном прилетает кукушка. Она не ждёт подвоха или обычной для человеческого существа подлости, и потому спокойно терпит моё неназойливое присутствие. Сперва, как грузный от летних излишеств дачник, птица кружит, мелко семеня долговязыми ногами по берегу у самой кромки воды. Остывает, похлопывая себя по вздыбленным юбкам. Потом, шумно набрав воздуха в лёгкие, перебегает по поверхности

пруда с одного края на другой. По воде, аки по суху. Удивляется своей удали, радостно подпрыгивает на месте,кружит, в обратную коловороту, сторону,а после… с разбега – на лист кувшинки! Нимфея, притворно удивляется удали молодого нахала. Нарочито серьёзно покачивает головкой,но укоризна остывает в прохладной воде довольно скоро. И, нежно поглаживая упругую поверхность воды,листья баюкают заодно и кукушку. Жалеют её .Открытую, чистую и честную перед жизнью,перед собой и перед каждым из нас…

Казалось бы, что нам до неё , а ей до нас…

Впрочем, устремлённость к звёздам не отменяет необходимости анализировать будни. Кем бы ты ни был.

Кукушонок

Памяти Леонида Семаго.

О природе и птицах, которых он так любил…

Двадцать лет назад, мой маленький сын бегал кругами по комнате и кричал на весь Свет:

– Я – хороший! Я – хороший! Я – хороший!

      В ту пору это казалось первой милой попыткой заявить миру о себе. О том, что ты открыт всему, что тебя окружает, и доволен фактом существования. Однако некоторое время спустя, стало понятно, что то было действо иного характера. Чётко и громко выкрикивая слова, ребёнок задавал ритм своего бытия.

Я чувствую себя добрым и важным человеком. Сегодня.

Впрочем, добрым и важным невозможно быть самому по себе,независимо от. Кто мы и какие, можно понять лишь по нашей реакции на внешние раздражители. Которые тревожат нас, или злят, или выжимают слезу…или подталкивают на совершение таких действий, которых мы сами от себя не ждали…не представляли в подобной роли! Или даже не хотели видеть себя там, куда приводят стремительные и прозрачные порывы души, к чему подталкивает очередное первое сердцебиение.

I

Итак. В тот день, сделать меня доброй было поручено раненому псу. Он бежал ко мне вдоль железнодорожного полотна на двух лапах и кричал: "Я – здесь! Я – здесь!"

– Мой милый, мой маленький, мой малыш… Кто тебя так? За что? Зачем?

      Псу, действительно, приходилось перемещаться на двух лапах, – левой передней и задней, с той же стороны. Передняя левая стала широкой и растоптанной, как лапоть. Распухшее плечо справа, уравновешивало нарушенную гармонию маленького тела. Если бы он думал о боли, то скакал бы на единственно уцелевшей передней левой. Но не о ней думал он. Дорога, покрытая рассыпанным гравием, неудобна для ходьбы даже в ботинках на толстой подошве. А уж ступать по ней мягкими маленькими лапами, подворачивая пальчики, которые проваливаются меж камней совершенно неудобного размера: недостаточно крупных, и не слишком мелких…

Собака сделала усилие, и выдернула себя из колеи, чтобы мне было удобнее идти рядом…

– Что ты?! Зачем?! Маленький мой, иди по мягкому… Или нет,не надо никуда ходить, посиди! Посиди, я принесу тебе покушать…

Пёс слегка помедлил, но разрешил себе сесть. Он помнил вкус горячей почти мясной каши, которой я кормила его трижды в день зимой, и знал, что не подведу. Тогда, в прекрасную пору зимних скрипучих вечеров, было страшно думать о том, что за порогом жарко натопленного дома, поджимая под себя лапы, в сугробе сидит Малыш, – яркий, неправдоподобно красный мальчик, фактически – бастард, вымесок – щенок, рождённый таксой от проезжего молодца рыжей масти.

Его первый случайный хозяин, патологический враль и неисправимый пьяница, привёз малыша к себе домой, где нелегально жил на полустанке в старом деревянном доме, доставшемся ему от бабки. Не стараясь угодить собаке, мужик кидал ей в миску рыбьи головы и плавательные пузыри. Малыш быстро понял что к чему, и сменил неудобоваримую диету, затянувшийся рыбный день, на вполне сытую и почти предсказуемую жизнь охотника. Малыш мышковал получше иной лисы. Он стал упитанным, блестящим и весёлым. Но, сменив стол, он не поменял хозяина, а продолжал сносить его пинки, дурно пахнущую брань, изрыгаемую по поводу и без… Даже миску с бесполезной рыбьей чешуёй он по-прежнему вылизывал до блеска, чтобы не обидеть хозяина, существование которого воспринималось, как данность. Как дар. Как разумеющееся само по себе… Но…человек – существо безответственное, и,наигравшись в собаковода, мужик захлопнул двери своего коридора перед мокрым носом Малыша в разгар осенних ливней.