Лесные ведуньи

– Тебя надо было выхаживать, Июлия. Пойми, ты была очень слаба. А Наталье уже тогда важнее была бутылка.

В глазах Захарии мелькнули злые огни, и у Июлии всё внутри оборвалось, рухнуло вниз. Перед ней стояла дряхлая старуха, которую она двадцать лет звала бабушкой. Она считала её доброй и заботливой, верила ей, слушалась её. Но что на самом деле скрывал пристальный взгляд старухи? Зачем она на самом деле забрала её у матери? Может, права Наталья и старуха хочет сделать её своей преемницей?

Июлии вдруг стало тяжело, будто что-то большое и тяжёлое придавило её сверху. Она обвела взглядом избушку, и то, что раньше казалось ей родным, привычным, знакомым, теперь стало чужим, обрело совсем иной смысл. Травы Захарии показались ей колдовскими, развешенные по избушке кости животных из оберегов превратились в ведьмины обереги. На большую печь Июлия боялась даже взглянуть. В ушах её звучали страшные слова о том, что Захария крадёт младенцев и печёт их в своей печи. А потом…

Июлия вновь взглянула на белеющие в углах избушки кости. Может, это не обереги вовсе? Может, это и есть останки убитых ею детей? Перед глазами девушки, точно яркая вспышка, пронеслось жуткое воспоминание: она, маленькая, ещё совсем несмышлёная, сидит за столом, болтает босыми ногами и наблюдает, как Захария месит тесто. А потом, завернув в тесто кричащего младенца, старуха кладёт его в печь со словами «Пекись, пекись, да не перепекись!» Раньше она думала, что это ей приснилось, потому что больше ничего не помнила, но теперь поняла, что всё это происходило на самом деле, всё было наяву. Захария действительно печёт детей. Почему же тогда она пощадила её, Июлию?

– Скажи, Захария, ты и вправду детей в печи печёшь? Мне прямо сейчас вспомнился один момент: в нашей избушке как-то был младенец, и ты…

– Правда! – громко перебила её старуха. – Правда пеку!

В это время чёрный кот спрыгнул с печи и громко мяукнул. Июлия вздрогнула, посмотрела на Захарию: та сидела на лавке, склонив голову набок. Взгляд её был темно-синим, сильным, суровым и безжалостным, и Июлия испугалась. В приступе какого-то необъяснимого страха, похожего на удушье, она подскочила к двери и распахнула её. Дождь, отчаянно стучащий по крыльцу, косыми каплями залетал в избушку, оставляя мокрые следы на полу.

– Уходишь? – спокойно и тихо спросила Захария, глядя не то на Июлию, не то на дождь, который лил за её спиной.

Июлии показалось, что это старуха сжимает её горло, не даёт дышать, хотя на самом деле та сидела на лавке и не шевелилась, только смотрела на неё, не моргая, своими синими глазами.

– А что мне ещё остается? – всхлипнула Июлия. – Ты, оказывается, Баба Яга! Ты опутала меня своим обманом, словно паук паутиной. Я не смогу жить здесь так, как раньше.

Старуха кивнула и махнула ей на прощание рукой. Июлия испугалась, подумав, что сейчас она сделает что-нибудь, как-то остановит её: заколдует, привяжет, убьёт, съест. Она выскочила на улицу, точно бешеная, чувствуя, как холодные потоки воды тут же промочили насквозь её лёгкое платье. Не разбирая дороги, Июлия побежала в лес, желая лишь одного – как можно скорее скрыться подальше от избушки Бабы Яги.

А Захария в это время сидела на лавке, ссутулив плечи. Казалось, её безобразный горб стал ещё больше, а крючковатый нос – ещё длиннее. Спустя какое-то время старуха тяжело вздохнула, посмотрела в окно и, погладив кота, сидевшего рядом, проговорила скрипучим голосом:

– Ох, припомнишь ты ещё дорогу в мою избушку, Июлия…

Глава 5 Свадьба

Июлия шла к матери. Но, дойдя до деревни, она вдруг остановилась. Лицо её стало сосредоточенным, даже суровым. Дождь кончился, и яркое солнце, выглянувшее из-за туч, уже успело высушить её платье и мокрые косы. Июлия подумала, что это хороший знак – солнце осветило ей путь, а значит, новая жизнь будет лучше прежней.

За суровым лицом девушки скрывались растерянность и страх. Когда рушится привычная жизнь, человеку всегда поначалу становится страшно, независимо от того насколько силён его дух.

Постояв, Июлия вздохнула и вновь обвела взглядом деревню, раскинувшуюся по одну и по другую сторону от неё. Странно было думать, что здесь она родилась и здесь же должна была прожить все свои двадцать лет, которые она провела в лесу в полном неведении. Если бы Баба Яга не забрала её тогда у родной матери, то звали бы её сейчас Аннушкой. Как бы тогда сложилась её жизнь?

Наконец, собравшись с духом и преодолев смущение, Июлия обратилась к первой встречной женщине, гнавшей тонкой вицей корову в поле:

– Где мне найти пьяницу Наталью?

Женщина странно взглянула на Июлию и, слегка помедлив, махнула рукой в сторону.

– Нет у неё дома-то. Сгорел. В бане она уж лет двадцать, как не больше, живёт да по сараям чужим ютится. Вон там, у дальнего-то холма почерневшая кривая баня стоит. Иди, дак увидишь! Может, там она, а может, и нет.

Женщина помолчала, а потом спросила, прищурив глаза:

– А ты кто такая будешь?

Июлии ничего не оставалось, как сказать ей правду.

– Я дочь её.