Ри-Ё смущается, принимается собирать скомканную бумагу. Говорит, не поднимая глаз:
- У меня ужасный почерк, да? Плебейский?
Я бы не сказал. Он отлично пишет под диктовку, заменяя мне заодно и секретаря. Почерк как почерк. Без каллиграфических изысков, правда - но всяко лучше, чем мои жалкие попытки подражать здешнему изощрённому стилю.
- Что вдруг? - спрашиваю. - Меня всегда устраивал твой почерк, да и тебя тоже.
Он смущается ещё заметнее, снова кладёт бумажные комки на пол, пытаясь сделать это аккуратно - и после минутных колебаний вытаскивает свёрнутое письмо из рукава.
Шёлковая бумага с золотым обрезом. Аристократическая небрежность руки. "Ри-Ё, я всё ещё жду, когда ты ответишь на вызов. Ты солгал мне и не умеешь играть в слова? Я написал то, что обещал - где же твои стихи?"
Ма-И, Брат Государыни. Всего-то навсего...
- Так, - говорю я. - Для письма ему - да, у тебя плебейский почерк.
Ри-Ё кивает, забирает у меня письмо, суёт в рукав, вздыхает и, пряча глаза, опять принимается возиться с мятой бумагой.
- Брось в жаровню, - говорю я. - Не огорчайся, малыш. Просто - это уж слишком... ты рискуешь.
Кивает, бросает. Бумага вспыхивает высоким пламенем.
- Не отвечать - невежливо, - говорит Ри-Ё еле слышно.
- Ответь. На словах. Что переоценил себя, мол, не можешь переписываться с аристократом на должном уровне. Я понимаю, звучит это грубо, но ты вляпаешься в историю, из которой я не смогу тебя вытащить, малыш.
- Вы правы, - Ри-Ё снимает листок с конторки, раздумывает, бросить ли и его на угли, решает не бросать, небрежно сворачивает и пихает в рукав. - Простите, Учитель, просто Уважаемый Господин Третий Л-Та кажется таким... одиноким... я знаю, что у него есть Официальный Партнёр, но...
- Достаточно, - говорю я как можно мягче. - Нам надо ответить на письма. Для этого твой почерк в самый раз.
Ри-Ё печально улыбается. Оэ, так я и поверил, что ты - благоразумная деточка... Думаю, не отослать ли его в деревню, в помощь управляющему, или в Э-Чир к семье - но решаю не отсылать. Во-первых, смертельно оскорбится. Во-вторых, здесь мне нужен.
Может, всё ещё устроится?
***
Покои Ар-Неля во Дворце - где он жил, если ему не хотелось надолго покидать своего Барса или Барс его не отпускал - были насквозь освещены солнцем, зато и холод в них стоял, как на улице. Ар-Нель обрадовался солнечному дню и отодвинул пергаментные ставни с окон - а Анну накинул на плечи полушубок. Северяне привыкли, а Анну никак не мог, мёрз - ну и наплевать на все эти здешние этикеты, придуманные, чтобы осложнять воинам жизнь!
Ар-Нель сидел на подоконнике, в потоке света и холодного ветра, и смотрел сверху вниз, надменно, насмешливо - как баска с дерева. Анну ощущал на себе этот взгляд и считал его дополнительной трудностью; во всяком случае, отступать, когда на тебя так смотрят - немыслимо. Тем более что цепочки знаков постепенно складывались-таки в осмысленные слова. Жаль, что порой эти слова сходу и не выговоришь.
- Пче-ла жжжу-жжжит и жжа... - Анну поднял глаза от листка бумаги. - Послушай, как человек может это произнести? Зачем ты это написал? Ты смеёшься надо мной, как всегда. Я помню этот знак - но я-то не пчела, чтобы жужжать!
Ар-Нель улыбнулся снисходительно.
- Анну, видишь ли, я хорошо знаю, как надлежит учиться чтению. Что же касается лично тебя - то тебе, мой дорогой, не худо бы потренироваться и в произношении. Впрочем, сегодня ты читаешь вполне неплохо. У тебя есть способности.
Вот как. Способности! Ну ладно. Слушай дальше. Анну поднёс листок к глазам.
- Рас-цве-ла а-ка-ци-я... Ар-Нель, мне вдруг пришло в голову... как глупо! Я разбираю вашу каллиграфию - но не нашу! Знаешь, мне хотелось бы читать на своём языке - это важно.
Ар-Нель кивнул.
- Я понимаю. Я удивляюсь, что ты прожил так долго, не осознавая, до какой степени это важно. Думаешь, я не могу тебе помочь?
- Конечно! Ты же почти не говоришь по-лянчински!
- О, да, я очень плохо знаю ваш язык... пока... но, представляя, что такое знак и написанное слово - я могу читать на нём, Анну. Возможно, чтение на вашем языке поможет мне лучше на нём говорить...
- Как же это возможно? - Анну уже давно привык к неожиданным выкладкам Ар-Неля, но всё равно удивлялся откровенным парадоксам. - Как можно
Ар-Нель спустился с подоконника на пол, снял со столика для письма исчерканный лист бумаги и положил другой. Анну поднял лист с надписями, свернул и сунул за пазуху - тренироваться разбирать северную каллиграфию. Почерк Ар-Неля напоминал ему переплетение тонких чёрных веток на фоне белого зимнего неба - и это сравнение, отдающее северными стихами, смешило и трогало Анну.