Лестница Пенроуза (СИ)

Он сделал еще одну остановку – в городке по соседству с поместьем, и там тоже встретил знакомых – старую миссис Эдгрейв с внучкой, которую Имс помнил еще крошечной девчушкой на трехколесном велосипеде, а теперь ему улыбалась тоненькая хорошенькая девушка, и в ее улыбке он тоже увидел мираж другой, совсем другой улыбки...

Даже то, как выбежал на крыльцо старый Перкинс, встречая хозяина, и засиял, вставая навытяжку, – во всем глупое сердце Имса видело знаки будущего, тайные, словно только его взгляду доступные свидетельства того, что – все еще будет.

Вечером позвонил Рональд Торнли и приказал назавтра прибыть к месту службы. Майор Имс включен в список делегации, отправляющейся в Берлин.

***

В Берлине не было весны. Зимы, впрочем, там не было тоже. Было там – отсутствие жизни. Как в трупе нет ничего кроме тканей, жидкостей и костей, ничего кроме жалких органических соединений, так и тут не было ничего, кроме пустоты. Здесь на пахло ни кровью, ни болью, как можно было бы подумать, здесь не резало глаза страданиями, нет –это уже осталось в прошлом. Все эти вещи относились к жизни, к агонии, подобно тому как умирающее до срока тело стремится во что бы то ни стало вернуть себе силы, пусть через грязь и боль и мучения, здесь же не было уже ничего. Имс смотрел на истерзанные бомбежками и пожарами здания, на развороченные артиллерийскими ударами улицы, на треугольные стеклянные зубы в оконных проемах кое-где сохранившихся стен, и думал почему-то о небесных когтях, дорвавшихся наконец-то до своей жертвы.

Берлин был мертв, мертв навсегда, Имсу казалось, что невозможно найти такой силы, которая вернула бы этот город к жизни. Жертва, отдавшаяся взращенным ею же палачам, отдавшая последний вздох еще до того, как на шею ей наступила нога победителя... Имс бывал здесь прежде, в двадцатых, и ничего не было в этой выжженной, укрытой пеплом могиле от того города, который он знал раньше – жемчужины европейской культуры, творческого, научного центра, точки притяжения всех интеллектуалов...

Статус особого посланника, полная автономность и неподотчетность в своих действиях, практически вседозволенность, которую Имс получил вместе с назначением, позволяла ему все. Торнли даже не дал ему никакого конкретного поручения, но –неограниченные полномочия, сказав лишь: «осмотрись там».

Вопросов Имс задавать не стал, бывают случаи, когда слова могут только запутать положение. Он привычно быстро собрался, да и что тут было собирать – чемодан со всем необходимым постоянно ждал его в углу спальни. Вечером он сидел в кабинете, выудив из сейфа тощую серую папку, с обтрепанными по срезу ленточками завязок, но так и не открыв ее, забывшись, засмотревшись в пространство. В папке хранились несколько жалких бумажек, которые он смог добыть за эти годы. Бумажки эти он знал наизусть: каждая складочка, каждая морщинка, каждый оторванный уголок были вечными оттисками отпечатаны у него в сердце. Когда за ним прибежал ординарец, с сообщением, что машина прибыла, серый картон уже догорал в камине, обещая вот-вот превратиться в невесомые хлопья бледного пепла.

И вот теперь Имс шел по обугленным костям бывшей Фридрих-штассе, про себя отсчитывая дома, хотя кое-где еще встречались грязные черно-белые таблички с цифрами – бывшие номера. Особенной насмешкой выглядели они на отдельно стоящих фасадных стенах – когда за выбитыми окнами просматривались только груды развороченных кирпичей. Все вместе производило на Имса жутковатое впечатление ужасной кинодекорации, где любые стены суть имитация настоящих, где любая жизнь – лишь фальшивая иллюзия.

Зачем он шел по этому адресу – он не знал. Скорее всего, там ничего нет, кроме такого же мертвого куска городской плоти, что он видел по обе стороны от себя. А даже если и есть – что, что он рассчитывает там найти? Смешно! Но просто это было почему-то надо, и даже не ему, а той неуемной надежде, которая так и пульсировала внутри, тикая как метроном, окатывая нервы горячим, как тающий воск. И Имс шел, не в силах больше усмирять жажду, которую он так терпеливо сдерживал эти годы...

***