– Почему же это мы умрём? – спросил он.
– Не обращайте на него внимания, что вы, – успокоила тридцать восьмая. – Ребёнок же.
– Все, все умлёте, – настырно повторил мальчик и заревел, потому что мать шлёпнула его по губам.
– Извините, – сказала она и бессильно пожала плечами. – Измучились мы уже с ним. Гиперактивные дети…
– А почему вы уезжаете? – поинтересовался он.
– На Кубань уезжаем, к матери мужа.
– А квартира как же? – не отставал он, в надежде выведать причину бегства.
– А что квартира… Не до квартиры тут… Вы что же, газет совсем не читаете?
Вернувшись к себе он бросился к толстой пачке газет, сдул с них пыль и принялся перекапывать, просматривая самые броские заголовки.
Оказалось, однако, что газет он давно уже не получал – с прошлого года. Забыл выписать. Впрочем, они ему как–то и не нужны были.
«Плохо, – подумал он. – Теперь вот понадобились, а нет. Надо будет обязательно выписать на будущий год. Вот только с новым адресом определюсь».
Однажды внезапно перестал работать лифт. Водопроводные краны лихорадило, они тряслись и гудели, но испускали только воздух – так отлетали, наверное, на небеса их никелированные души. Электричества не было уже дня два или три. Перестали приходить счета из управляющей компании. Последнее было ему на руку, поскольку теперь он свободно мог поменять адрес жительства.
Оставшиеся четыре квартиры держались долго – почти две недели. Даже Вера Семёновна удивилась:
– Затишье какое–то, – произнесла таинственным шёпотом. – Или уже закрылся…
– Кто закрылся? – холодея спросил он.
Она удивлённо воззрилась на него, откинув голову и недоверчиво скривив губы.
– Вы не прикидываетесь? – спросила на всякий случай.
– Да нет, – отвечал он.
– Хм…
– А что происходит–то? Кто закрылся?
– Господи, твоя власть! – воскликнула Вера Семёновна. – Святой человек!
И зарыдала, и удалилась к себе.
А двухнедельное затишье кончилось в тот же день. Вечером опустели двенадцатая и сороковая. Жильцы уходили по лестнице молча. Двенадцатая торжественно и строго несла старенький холодильник. Сороковая столь же торжественно и хмуро несла на носилках старенькую бабушку. На его вопросы они не отвечали.
Ещё через два дня к нему постучалась Вера Семёновна. В руке у неё был небольшой чемодан.
– Что? – спросил он. – И вы туда же?
– Нет, я в другую сторону, – скорбно покачала головой соседка. – Идёте со мной?
– Куда?
– Куда глаза глядят.
– Нет, – он обвёл взглядом площадку, замершие электросчётчики, незакрытые двери. – Нет. Капитан последним покидает тонущее судно. Или идёт на дно вместе с ним.
– Святой человек! – повторила Вера Семёновна давешнее своё определение. – Ну что ж, прощайте тогда. Не поминайте лихом. И… и простите нас всех!
– Да ладно, – торжественно отвечал он. – Я буду ждать вас. Я буду ждать вас, и вы обязательно вернётесь.
– Я бы и не уходила, – всплакнула Вера Семёновна. – Но что ж теперь поделаешь, раз всё так сложилось…
– Да, – он коснулся её плеча. – Я не виню вас.
Она кивнула и ушла. Он проводил взглядом её скорбный силуэт, медленно спускающийся по лестнице, и закрыл дверь…
Теперь ежедневный обход дома стал для него процедурой рискованной, таинственной и непередаваемо волнующей. Опустев, дом жил своей собственной жизнью, которой он очень скоро нашёл подходящее название – пустота.
Поскрипывали двери, то и дело слышались на лестницах чьи–то шаги и подкашливание или хлопки шлёпанцев о пятки, ни с того ни с сего гудел лифт или вдруг принимался петь кран в квартире умершего пьяницы. А иногда являлось эхо, и тогда ему было с кем поговорить.
Он каждое утро и каждый вечер поднимался на двенадцатый этаж и начинал свой обход – осматривал каждую площадку, каждую квартиру, вдыхал ароматы запустения и тишины, касался холодных стен, тщательно протирал везде пыль и снимал паутину.
Время шло, дни сменяли ночи. Никто не возвращался. Иногда ему слышались какие–то звуки из подвала и тогда он думал, что там поселились бомжи. Думал сходить проверить, но потом решил, что вряд ли встреча будет приятной. Да и не хотелось ему видеть посторонних.
Наступила осень, похолодало. Дом грезил о зиме. И к ней надо было готовиться. Нужно было как следует осмотреть его на предмет возможной протечки крыши, утеплить окна в квартирах, там, где стояли старые деревянные рамы. Поэтому один из своих очередных обходов он начал с самого верха.
Кряхтя, выбрался на крышу, где посвистывал высотой двенадцати этажей холодный ветер. Осмотрелся.
Вокруг торчали трубы заводов, вытянув к небу свои чёрные хвосты: вон стоит марганцевый, виднеется ртутный, огромным насекомым улёгся на окраине алюминиевый, притихли за рекой завод ферросплавов и цементный. Ещё дальше, дальше, дальше маячит в лёгкой дымке радиохимический завод.
Город замер под хмурым небом, посматривая сонными глазами–окнами.