Лестница. Сборник рассказов

На задней площадке простонала одна из курток. Иона невольно повернулся к ним, заподозрив, что дело у них дошло до совокупления. Но нет, они по–прежнему равнодушно целовались. Грохотала в наушниках дёрганая жестокая музыка.

«Быть может, – подумал Иона, – они хотят установить рекорд по целованию и попасть в книгу рекордов Гиннеса».

За окном то и дело мелькали заводские цеха, ангары, какие–то кособокие заброшенные строения, столбы пара, бьющего из–под земли, трубы, пустые оконные проёмы, ржавые контейнеры и груды мусора. Не было видно ни людей, ни дыма из труб, ни машин, ни снующих туда–сюда тепловозов. Не слышно было заводского шума, гудков, лязга и грохота.

Кто–то новый явился рядом с Ионой. Повернувшись, он разглядел пассажира, перебравшегося сюда с передней площадки. Сухой, измождённый, со впалыми щеками, он приблизился вплотную, словно решил обняться.

«Чахоточный, наверно, – подумал Иона. – Так и будешь – Чахоточный».

А тот, вдруг прижавшись к Ионе, прошептал чуть ли не в самое его ухо:

– Вот вы давеча сказали про водителя…

– Ну да, – кивнул Иона, поощряя умолкшего Чахоточного продолжать.

– Про удар, – будто неохотно продолжил тот.

– Ну да, – повторил Иона.

Но Чахоточный, кажется, сказал всё что хотел. Он отодвинулся и принялся равнодушно смотреть в окно, за которым виднелось в мареве испарений рукотворное озеро из жёлто–зелёных зловонных сточных вод. К нему со всех сторон опускались сливные трубы. Плавал в мутной жиже всевозможный хлам.

Явился летящий над самой землёй грязно–серый голубь. Несколько секунд следовал параллельно трамваю, пока на всём лету не врезался в трансформаторную будку, отвалился от стены, как обломок штукатурки, упал в кучку полуистлевших воробьиных, вороньих и голубиных тел.

«Отравлен, – подумал Иона. – Или тоже слеп, как те люди, у бараков… И слепы люди, и птицы слепы. И крылья ржавы и ржавы скрепы…»

– И что? – потянул он Чахоточного за рукав. – Ну, удар, и что?

– Ничего, – дёрнул плечом тот и отступил ещё на шаг.

Так и ехали дальше порознь, но не долго. Через пару минут Чахоточный снова приблизился, потянулся губами к Иониному уху, словно вознамерился поцеловать.

– Про трамвай–призрак слыхали? – прошептал он под пристальным взглядом Маньяка.

– Нет, – качнул головой Иона.

– Ну как же! – захлебнулся шёпотом, заторопился Чахоточный. – Трамвай призрак. Года три тому назад… да, года три, точно… сгинул этот трамвай в заводских окраинах. Как раз одиннадцатым номером ходил. Со всеми пассажирами и сгинул как раз где–то в этом районе.

– И что?

– Не понимаете? – удивился Чахоточный Иониной тупости. – Наш трамвай – это же он и есть. Говорят, управляет им мёртвый вагоновожатый.

– А мы, значит, его пассажиры?

– Пропавшие, – радостно кивнул Чахоточный.

– Но я не пропадал в этом трамвае, – возразил Иона, заподозрив в Чахоточном сумасшедшего. – Я только час назад в него сел.

«Поторопился я с прозвищем, – подумал он. – Шизиком надо было его назвать».

– Это вам так кажется, – мотнул головой Чахоточный. – Это вам так кажется, что час назад. А на самом деле мы в нём уже три года едем. Преломление времени. Слыхали?

«Точно шизик, – подумал Иона. – Хотя… Что–то такое про трамвай я действительно слышал…»

– А вот и кольцо! – радостно воскликнул Кот. – Я же говорил!

Иона уже не помнил, что́ именно Кот говорил про кольцо.

За окном действительно видны были рельсы – ржавые, давно не езженые рельсы, уложенные кольцом. В центре кольца стоял полуразрушенный вагончик диспетчерской. На боковой ветке, в тупике, застыла пара вагонов. Раскрытые двери скалились гнилыми зубами–ступеньками; ни одного человека не было видно ни внутри, ни на перроне. Навес над перроном давно прогнил и почти развалился.

– Сейчас развернёмся, – сказал Маньяк. – Ну слава богу, поедем обратно в город.

– Чёрта с два! – грубовато возразила Юдифь. – Поедем до цемзавода, как я сказала.

И она, похоже, была права. Во всяком случае, вагон уверенно миновал поворот на кольцо и проследовал дальше. Разумеется, без намерения сделать остановку.

– Господи! – простонала Прачка. – Да что же это делается?!

Снова захныкала девочка.

– Мы так и до моря доедем, – неуверенно пошутил Клещ.

– Не порите чушь, – усмехнулась Юдифь, которая, кажется, юмора не понимала и не признавала. – Рельсы кончаются у цемзавода. До моря – только на такси.

– Думаете, здесь можно поймать такси? – поинтересовался кто–то. – Было бы здорово. А то что–то на нервы действует уже этот трамвай.

– Странно, – задумчиво произнёс Профессор. – Ну доедем мы до конечной, до… цемзавода этого вашего…

– … он не мой, – вставила Юдифь.

– … и что дальше? – не обратил Профессор внимания на её поправку.

– Ничего, – прошелестел Чахоточный.

– В смысле? – повернулся к нему Профессор.

– Да вот так, – пожал плечами Чахоточный. – Ни–че–го. Конец. Всему. Небытие.

– Смерть? – кажется, увлёкся этой мыслью Маньяк.

– Что–то вроде, – глянул на него Чахоточный и снова повернулся к Профессору. – Небытие, понимаете? – и Маньяку: – Граница между жизнью и смертью – без времени, без пространства, без…

– Я не хочу умилать! – заплакала девочка.